Кое-где над землей колыхался утренний туман, почти ей по пояс, и парк казался призрачным, неземным. Ни души вокруг, как, собственно, и положено в этот ранний час. Эмилия хорошо знала дорожки парка, поэтому могла направлять лошадь, не особенно задумываясь об окружающем пейзаже. Позади в некотором отдалении скакал один из конюших отца. Живя за городом, она могла выезжать одна, и в первое время присутствие слуги ее очень раздражало. Потом она привыкла.
Жить в Лондоне было почти то же, что жить в клетке, решила она. Навязанные обществом строгие правила, стремление отца выгодно выдать ее замуж, ее отвращение к толпе, глупое недомогание… И растущий интерес к Алексу Сент-Джеймсу.
Будь он неладен!
Эмилия стояла в очереди вместе с тетей и отцом, дожидаясь, когда им подадут карету, и увидела, как он ведет под руку — самым почтительным образом — свою бабушку и сажает ее в экипаж с герцогским крестом на дверце. А потом — совсем неучтиво поворачивает прочь и идет назад, в театр. Очевидно, намеревался увидеться с любовницей-итальянкой после ее триумфального выступления на сцене.
Вместо того чтобы отправиться на поздний раут, Эмилия заявила, что слишком устала, и поехала домой.
Фигура вынырнула из туманного облака так внезапно, что она дернула поводья и кобыла протестующе мотнула головой. Эмилия узнала его, хотя и не верила собственным глазам: он словно вышел из ее собственного воображения. Сидящий на коне мужчина был одет для верховой езды. Темно- коричневый сюртук, рыжевато-коричневые бриджи, начищенные сапоги, забрызганные каплями росы. Он был без шляпы; темные волосы лежат, как всегда, чуть небрежно.
Алекс.
Здесь. В этот час.
— Доброе утро. — Легкий, сдержанно-веселый тон, к которому она так привыкла. Он искусно правил своим конем, прекрасным скакуном гнедой масти. — Подумать только, встретить вас здесь, леди Эмилия!
У нее восторженно забилось сердце — негоже бы ей так реагировать, но, к сожалению, была рада, что тут поделаешь.
— Доброе утро, лорд Александр. — Любезное, но прохладное приветствие. Образ обольстительной Марии Греко был еще слишком свеж в ее памяти. — Я думала, вы все еще… в постели.
Ни одна настоящая леди не затронет тему постели или, упаси Боже, любовницы, но Эмилия выпалила это не подумав, несколько напуганная и встревоженная его внезапным появлением. Ее руки в перчатках невольно сжали поводья.
— Я ранняя пташка, — спокойно возразил он, словно не уловив оскорбительного — или обвинительного — значения ее слов. Но он, конечно же, все понял. Темные глаза смотрели на нее не мигая. — Я подумал: не прокатиться ли и мне с утра пораньше? Могу ли я вас сопровождать? Никто не станет таращить на нас глаза, поскольку в этот час тут безлюдно. Никто не увидит нас вместе, к тому же вы в сопровождении грума.
Было совершенно ясно: он явился сюда намеренно, чтобы увидеть ее. Эмилия почувствовала себя весьма неуверенно.
Он пустил коня в объезд небольшого куста, маневрируя на дорожке так, чтобы ехать рядом с Эмилией, не дожидаясь ее ответа.
Эмилия не могла решить, радоваться ли ей или злиться из-за того, что он внял сообщению леди Фонтейн о ее необычных привычках.
— Полагаю, это общественный парк, и я не могу вам запретить.
— Разумеется, можете, — тихо ответил он, сидя в седле с атлетической грацией прирожденного наездника, — скажите, чтобы я уехал, и я уеду.
Именно так ей бы и следовало поступить.
Но она этого не сделала. Эмилия промолчала, предоставляя лошади самой продвигаться вперед, как вздумается. Легкий ветерок бросил прядь волос Алексу на лоб и погнал облачко тумана прямо на них, и оно пронеслось мимо, будто призрачное видение.
— Ах, чувствую, что я в немилости. — Его косой взгляд был по-мужски оценивающим, насторожённым. — Полагаю, это оттого, что ваша тетя предостерегла вас насчет моих грязных намерений, застав нас вместе в тот вечер. Будьте спокойны: все, что мне нужно, — это приятная утренняя прогулка. Я веду все дела в поместьях отца. Я очень занят и почти весь день провожу в четырех стенах, принимая торговых агентов, управляющих и поверенных. Вот я и подумал: отличная мысль эта ваша верховая прогулка рано утром.
Ей и в голову не приходило, что Алекс вообще может работать, а уж насчет вечной занятости… Сыновья богатых и знатных отцов, располагающие к тому же собственным состоянием, предпочитали не обременять себя заботами. Было как-то странно думать о нем иначе, чем о повесе и дамском угоднике. Кроме того, было невозможно признаться, что она, неизвестно отчего, ревнует его к Марии Греко. Поэтому Эмилия довольно колко заявила:
— Зря полагаете.
— Справедливое замечание, однако мне знаком этот тон обиженной женщины.
Вот напоминание, что он куда искушеннее и опытнее, чем она. Это не улучшило ее настроения. Прошлой ночью она почти не спала, у нее болела голова — и это, если честно, по его милости! Эмилия отрезала:
— Разумеется, вам все это знакомо. Скажите, ваша певичка, бывает, также вспылит, когда вы ее разозлите?
О Боже, неужели она могла такое сказать? Какая наивность и какой стыд; однако у нее совсем нет опыта в том, чтобы скрывать свои чувства!
С тихим проклятием Алекс едва успел пригнуться, в самый последний момент заметив низко нависающую ветку дерева, и вполголоса сказал:
— О, теперь я понимаю.
Разве мог он понять, при том что жизнь его была чередой ни к чему не обязывающих приключений, ее смятение? Осознать, что связь с другой женщиной лишила смысла и опошлила те два поцелуя — два восхитительных, романтичных и незабываемых поцелуя?
Эмилия заметила, что с такой силой сжимает поводья, что стало больно пальцам.
— Что вы понимаете?
— Откуда вдруг эта неприязнь. — Он грустно улыбнулся. — Я все время забываю, с какой разрушительной силой мелют жернова досужих языков.
Эмилия взглянула на него, стараясь казаться безразличной, хотя ее душевное состояние сейчас было далеко от спокойствия.
Он коротко махнул рукой — несомненно, это был жест отчаяния.
— Не знаю, поверите ли вы, но у нас с Марией никогда не было романа. Не знаю, что именно вы слышали, — готов предположить, что самое худшее. Поэтому позвольте я объясню с предельной откровенностью, вероятно, неуместной в разговоре с невинной девушкой. Слухи, приписывающие нам связь, не соответствуют действительности. Была одна-единственная ночь, когда я, кажется, выпил гораздо больше, чем следовало, а ей захотелось излить восторг, отпраздновать успех в первой большой роли в спектакле — открытии сезона.
Должно быть, с тех пор прошли месяцы, но Эмилия все равно была потрясена. Однако напряжение, сводившее ей плечи, несколько спало.
— О-о! Тогда зачем…
— Мария использовала слухи к собственной выгоде и купила себе немного спокойствия — за мой счет, если считать черную зависть светских жеребцов слишком высокой платой. Во всяком случае, общее мнение такого, что я кочую из одной постели в другую, и я не стараюсь опровергнуть это превратное суждение. Бросил это занятие много лет назад.
Вокруг щебетали птицы, воздух был необычайно свеж для Лондона; влажный прохладный ветерок щекотал ее лицо. Но легкая горечь в его голосе заставила ее забыть обо всем этом. Не то чтобы было очень
