был способен:
— Значит, все это время вы состояли в переписке со своей золовкой?
— Да.
Отец произнес нечто неразборчивое, а затем воскликнул:
— Италия, Сорренто! На это имение выделялись средства, о характере которых я ничего не знал. Я пытался навести справки, когда унаследовал его после смерти отца, но адвокаты отказывались сообщить, кто получает эти деньги. Я всегда думал, что это любовница или незаконнорожденный ребенок… Почему, черт возьми, отец мне не рассказал?
Герцогиня, растерянно моргая, с трудом вымолвила:
— Разумеется, он чувствовал себя ужасно виноватым. Маркус прошу, поставь себя на его место. Во- первых, он не сумел обеспечить достойного будущего сестре, как велел долг брата. Потом ему пришлось убедиться, что она пала, да еще оплакивает потерю ребенка, которого носила. Ее падение перестало быть тайной, потому что пришлось вызывать акушерку, а слуги знают все. Сердце Анны было разбито, и дважды. Но она была молода, а молодость способна забыть старые раны. В Англии ее репутация погибла безвозвратно. За границей она могла начать все заново.
Голос Эмилии был робок, но голову она держала гордо.
— Я не осуждаю его выбора, но объясните мне: как смерть моего деда могла все решить, особенно если он думал, что Анна мертва?
— Чарлз его не убивал. Дуэли не было.
Воцарилось гробовое молчание. Эмилия сидела, чуть раскрыв рот, испуганное выражение ее лица вполне соответствовало охватившему их ужасу.
— Сэмюел совершил самоубийство, — услышал Алекс слова своей бабки. Ужасное признание лишило его дара речи. — Он застрелился на берегу реки, там, где, по его представлениям, утонула Анна. А Чарлз всю жизнь нес бремя вины. Он предложил решение, которое нам казалось наилучшим, но никак не думал, что его друг способен лишить себя жизни, как только узнал о гибели Анны.
— Значит, он лгал, говоря, что они стрелялись на дуэли, ради того чтобы спасти семью Хатауэя? — хриплым голосом спросил Алекс.
— Ради Анны, — возразила герцогиня, сохраняя величественное спокойствие. — Ради человека, которого он некогда называл другом. Да, и ради семьи Паттон, потому что он никак не предполагал, какие трагические последствия может иметь его решение, казалось бы, столь удачное.
— А как Анна узнала, что картину собираются выставлять? — поинтересовался Алекс. Его тревожило угрюмое молчание отца и потрясенное выражение лица Эмилии.
— Не знаю, — с несомненной искренностью ответила его бабка. — До того как пришло ее письмо, я и понятия не имела ни о картине, ни об ожерелье. Разумеется, я знала, что много лет назад она позировала Симеону. Но, по правде говоря, я никогда не интересовалась, что сталось с картиной. Мне только и нужно было, что найти ключ и отправиться в склеп. Чтобы, если Хатауэй захочет узнать, куда делось ожерелье, просто вернуть ему сапфиры. Сделай я вид, что у меня его нет, он мог бы задуматься, куда оно делось — ведь оно стоит целое состояние, как я понимаю. Он мог бы даже решиться проверить, не похоронено ли оно вместе с ней… Не знаю, как бы отнесся к этому магистратский суд, но мне не хотелось рисковать. Нельзя, чтобы кто-нибудь заглянул в ее гроб.
— Почему бы просто не купить картину? — мрачно спросил герцог. — Раз уж вы узнали про ее существование. Мама, почему вы просто не купили ее у Симеона? Он мог назвать свою цену.
— Этот непочтительный молодой плут ее бы не продал, — отрезала она. — Дело даже не в ожерелье. Я бы охотно купила картину из сентиментальных соображений, да он не уступил. Его буржуазные замашки приводят меня в бешенство. Он заявляет, что деньги — это зло, от которого нужно избавляться.
— Бабушка, но картину куда легче выследить, чем ключ, — сказал Алекс, вопросительно изогнув бровь.
— Я Сент-Джеймс, и я не просила тебя красть, Алекс. Я просила вернуть предмет, который по праву принадлежит нашей семье.
— Ключ снова в наших руках, но это мало что дает. — Все это время герцог сидел на обитом изумрудным бархатом стуле, но теперь он медленно поднялся на ноги. Подошел к окну, посмотрел куда-то вдаль. — Вы правы, мама. Нам нужно пройти через это, даже теперь, когда у Хатауэя больше нет ключа. Он может увидеть картину в любую минуту, а потом захочет узнать, где сапфиры. Если по справедливости, на его месте я бы так и поступил.
— Именно то, чего я хотела избежать. — Бабушка Алекса кивнула в знак согласия.
— Тогда, полагаю, — решительно заявил Алекс, — нам следует поторопиться обыскать склеп.
Они отправились туда не в полночь, а чудесным солнечным летним днем, и тем не менее фамильный склеп казался не самым веселым местом на земле. И даже белые цветы, высаженные у основания каменного сооружения, не поднимали настроения. Время брало свое, и камни покрылись тонким сероватым налетом, а лишайники добрались и до сводчатой крыши в готическом стиле. Прямо над дверью был высечен фамильный герб, но от него остались едва различимые формы, едва читаемые слова.
— Тебе не обязательно входить, — сказал Алекс жене. Он и сам не испытывал особого желания туда идти. — Посещение склепов не числится среди моих любимых занятий. И разумеется, незачем нам обоим выносить это зрелище.
— Да, я бы предпочла подождать здесь, — согласилась Эмилия, слабо улыбнувшись. Она смотрела на герцога, который в эту минуту уже вставил ключ в замок.
Дверь со скрипом отворилась — ржавые петли протестовали против вторжения. Затхлый воздух казался особенно неприятным в этот чудесный погожий день. Здравый смысл подсказывал Эмилии, что последнего Сент-Джеймса хоронили добрых двадцать лет назад, так что это не тлен, просто сырость замкнутого помещения. Но ей все равно пришлось испытать приступ тошноты.
Но она не смогла удержаться от того, чтобы заглянуть туда одним глазком. Гробы вдоль стен, ровными рядами, толстый слой пыли на полу… и никаких следов.
Ее свекор пробормотал:
— Я думал, что Лонгхейвен входил в склеп.
— Он входил. — Алекс попытался рассмеяться, но как же неуместен был смех в подобном месте! — Не спрашивайте меня, как он умудрился не оставить следов. Лучше давайте поскорей покончим с нашим делом.
Казалось, прошла вечность, пока они снова не вышли на солнечный свет, хотя на самом деле это заняло всего несколько минут. Было заметно, какое облегчение испытывали оба, покинув место, куда живым вход заказан.
Не Алекс, но сам герцог направился к Эмилии. Лицо хмурилось, темные глаза смотрели сурово.
— Вот, — необычайно мягко сказал этот надменный человек, — полагаю, это принадлежит также и вам, леди Эмилия.
Он подал ей ожерелье, сверкнули драгоценные камни. Ожерелье было великолепно, но Эмилия не была уверена, что является его законной хозяйкой.
Казалось, герцог понял ее затруднение, потому что тихо сказал:
— Вы были Паттон, а сейчас вы одна из Сент-Джеймсов, это наделяет вас особыми правами. Думаю, и Анна, и ваш дедушка сказали бы — оно ваше.
Эпилог
Спальню заполнял ни с чем не сравнимый аромат недавней любовной схватки, и сильное плечо,
