— Ладно, — сказал Фил, улыбнувшись одними глазами. — Пить лет назад ты был совсем еще ребенком. Сколько же тебе тогда было? Одиннадцать? Двенадцать?
На самом деле ей тогда было восемнадцать. Но в качестве мальчика, ей и сейчас нельзя было дать больше восемнадцати, и она об этом знала. Анжеле страшно не хотелось в этом темном и уединенном месте открывать ему, что она не мальчик. Она опустила глаза и рассказала лишь часть правды.
— Он… мы… мое пребывание в доме хранилось в тайне. Когда приходили гости, я прятался в лесу. Дети, конечно, знали о моем существовании, потому что я их учил. И еще индейцы. Больше никто.
Он бросил на девушку взгляд, опаливший ее. Затем, слегка пожав плечами, вернулся к своим делам и начал проворно извлекать из рюкзака какую-то ткань, не глядя на Анжелу и не обращаясь к ней. Наконец он развернул содержимое рюкзака, и она увидела, что это палатка.
— Зачем? — сказал он наконец, все еще не глядя на нее. Он, казалось, был весь поглощен распутыванием палатки. Голос его звучал так, будто этот вопрос надоел ему. — Зачем он тебя прятал?
Анжела закусила губу, наблюдая за ним. Она колебалась.
— Уинстон Крей — мой отец, — тихо сказала она наконец.
Он повернул голову, и она увидела в его глазах такую ярость, что испуганно заморгала. Но он сразу вернулся к возведению палатки.
— Ты меня изумляешь, — сказал Фил сдавленным голосом, закрепив основание, и ловко собирая каркас. — Так у него где-то есть жена? Или ты дитя греха?
Ирония была неожиданной, неприкрытой и неуместной. Анжела вздрогнула.
— Ничего подобного, — тихо сказала она. — Моя мать была его женой, Она умерла в Европе. После этого он привез меня сюда. Вот в чем причина секретности. Она ненавидела миссию, и ее семья хотела помешать мне вернуться к отцу. Были даже сражения в суде. Я помню их.
— Значит, твой отец хотел иметь сына при себе. Чтобы тот мог продолжить его деятельность?
Его слова по-прежнему звучали насмешливо.
— Я преподаю чтение и письмо. Еще географию старшим детям. Немного ботанику, — сухо ответила Анжела.
Он нахмурился.
— Но я никогда не слыхал о тебе. Он проделал поразительную работу, сохраняя тебя в тайне. Не верится, что это возможно.
Анжела вздернула подбородок.
— А что тут такого? Мне, например, тоже не приходилось слышать ваше имя.
Все, чего она этим добилась, была презрительная усмешка, искривившая уголки его губ.
— Видимо, твой отец считает, что я недостойный субъект для детей, — сказал он. — Стащить мою карту — да, позволить имени дьявола осквернить его уста — нет.
Анжела нахмурилась. Что-то шевельнулось в памяти.
— Вашу карту? — медленно сказала она. Он пожал плечами.
— Я ее вычертил. Уинстон решил, что ему она нужнее, чем мне. Ладно, это неважно. Пошли. Залезай в палатку. По крайней мере, обсохнем.
Анжела попыталась встать, но сочла за лучшее отказаться еще от одной попытки. Вместо этого она кое-как вползла в палатку, поднырнув под входной клапан. Фил хмуро наблюдал за ней, но ничего не сказал, пока она не оказалась внутри.
— Снимай с себя все, пока не доберешься до сухого, — скомандовал он и швырнул ей какую-то грубую одежду. Когда он ушел, она на ощупь определила, что вещи были тонкие и поношенные, но абсолютно сухие. Анжела стянула куртку и брюки и начала энергично растирать влажную кожу. Она хотела переодеться в сухое прежде, чем он вернется.
Фил внес в палатку яркий фонарь и приглушил его свет, прикрыв регулируемую заслонку. Затем уселся напротив нее, скрестив ноги, и начал ужин из собственных запасов.
Анжела поежилась. Было ясно, что палатка рассчитана на одного человека. Вынужденная близость вызвала у нее сердцебиение. Конечно, он оставался совершенно невозмутимым, но ей от этого не легче.
Фил бросил на нее острый взгляд поверх тарелки.
— Ты очень нервный для отважного миссионера.
— Я не миссионер.
Он поднял брови, словно не веря ей.
— Нет? А что об этом скажет Крей?
Скажет много слов, по большей части гневных. Особенно сейчас, когда он начал понимать, что у нее есть собственная воля и своя цель в жизни. Но Анжела не стала говорить об этом с чужаком. Она лишь пожала плечами.
Фил поставил миску на пол и, обняв руками колени, поглядывал на нее. Несмотря на его расслабленную позу, Анжела чувствовала себя словно под микроскопом. Она напряглась.
— Как тебя зовут? — спросил он.
Анжела вздрогнула. Надо было подготовиться к такому вопросу, с досадой подумала она. А теперь он застал ее врасплох. Но она не намеревалась говорить ему правду. Секундное промедление уже выглядело подозрительным.
— Пол, — сказала она вызывающим тоном, зная, что опоздала.
Он поднял бровь.
— Я так понимаю, что в миссионерском центре Сан-Пауло тоже ничего не знают о тебе.
Она покачала головой. Глаза Филиппа сузились.
— Но почему?
Он не нравился ей, но он спас ей жизнь. Она выдала ему еще одну небольшую порцию правды.
— Семья матери послала за мной частных сыщиков. Уинстон боялся, что если они найдут меня, то сумеют уговорить бразильские власти отправить меня домой, в Англию. А если не сумеют, то просто похитят.
Ее спутник, молча, наблюдал за ней, и под его взглядом она поежилась.
— Неужели это было возможно?
Анжела закусила губу. Такой вопрос она часто задавала себе, особенно когда подросла.
— Отец так говорил.
Снова молчание. Она обнаружила, что его темные глаза чертовски проницательны.
— И ты решил остаться?
— О да.
Искренность ответа не вызывала сомнений.
Он опять прищурился.
— Потому что ты любишь Уинстона? Или Бразилию? Или был несчастен в Англии?
— Все вместе, — почти беззвучно ответила Анжела. У нее появилось мерзкое ощущение, что ее допрашивают в полиции.
Она внимательно посмотрела на сидящего напротив мужчину. Таких длинных ресниц она еще ни у кого не видела, они выделялись на загорелых скулах, словно бахрома маски. Некоторые женщины, должно быть, находят его неотразимым, неожиданно подумала она.
Это была странная, пугающая мысль. «Да откуда мне знать, что женщины находят в мужчинах неотразимым? — уныло спросила она саму себя. — С тех пор, как уехал Джеймс, я не говорила ни с кем, не считая детей, кроме Уинстона, Хосе и Терезы, которая знает о мужчинах еще меньше, чем я. И вдруг я берусь оценивать его сексуальность, будто городская шлюха из любимого комикса Терезы…»
Она чувствовала, как запылали ее щеки, но понадеялась, что при слабом свете он этого не заметит. Ей вдруг пришла в голову еще одна мысль, смутившая ее больше, чем все предыдущие. А что, если он знает, что она женщина?
Его ресницы внезапно взметнулись вверх. Анжела застыла, как заяц, попавший в луч прожектора.
Фил холодно сказал:
— Не надо бояться, я тебя не трону. Если бы Уинстон был здесь, у меня, наверное, появилось бы
