— Моя сестра по отцу.
У нее потемнело в глазах, она чуть не упала…
— Нет! Не верю!
Куинн взглянул на нее:
— Генри явно считал тебя своей дочерью. Этим многое объясняется: его привязанность к тебе, и то, что он оставил тебе половину наследства, и почему так расстроился, когда ты исчезла, и так разозлился на нас с Пери…
Она в волнении перебила его:
— А почему тогда он ничего не сказал, когда узнал, что мы женимся? Ведь я говорила ему. Почему он позволил нам сыграть свадьбу? Почему так радовался? А ведь он был рад, я готова поклясться жизнью.
Куинн поднял голову, в глазах блеснула надежда.
— Давай поищем в тетрадях, вдруг найдется какое-нибудь объяснение, — предложил он, длинными шагами подошел к столу, отпер нижний ящик и стал вытаскивать из него тетради. — Слава богу, тут все датировано и лежит по порядку, так что быстро найдем.
Говоря, он уже просматривал тетради, некоторые откладывал, другие отбрасывал. Наконец подошел к камину и дал Элизабет толстую тетрадь на пружине, в синей обложке.
— Это одна из ранних, в ней он пишет о Бет. Может, тебе будет интересно. Остальные датированы примерно шестью годами ранее.
Она взяла тетрадь и принялась за чтение, а он стал листать остальные.
Куинн первым поднял голову и заговорил:
— Ну вот, здесь. Но непонятно… Он женился еще раз, но не терял надежды разыскать Бет с ребенком. Правда, данных не хватало. Она никогда не говорила о своих родных, а Смит — очень распространенная фамилия. Ты уже успела вырасти, когда его детективы ухватились наконец за ниточку и стали распутывать клубок. К тому времени, когда ты бросила колледж, Генри был почти уверен, что разыскал свою дочь. Вот почему он попросил Питера Керрадайна предложить тебе место секретаря у него. Он хотел удостовериться. Он спрашивал тебя о твоих родителях?
— Да.
— Ну, ясно. Раз ты считала своих тетю и дядю родителями, твои ответы ничего не дали. Он решил сам с ними встретиться и выложить все. Они признались, что удочерили тебя, сказали, кто твоя мать, но просили ничего не говорить тебе, поскольку хотели рассказать все сами, когда тебе исполнится двадцать один год. Их гибель все перепутала. Генри решил подождать, пока ты оправишься от удара, но тут в ваших краях появился я, и события начали развиваться с головокружительной быстротой. Вот тут и начинается загадка. Генри пишет, дословно: «Джо обладает прелестным характером, такой дочерью мог бы гордиться любой мужчина. Она очень похожа на Бет и такая же лучистая. Куинн не отводит от нее глаз, и с самого начала стало ясно, что они влюблены. Когда Джо сказала мне, что они собираются пожениться, я был в восторге».
Куинн развел руками.
— Так что за игры он вел? Почему не препятствовал нашему браку?
Элизабет вздохнула и показала на тетрадь, которую читала:
— Вот тебе еще одна загадка. Читаю с начала этой страницы. Послушай: «Бет взяла серьги, которые я подарил ей, но то ли умышленно, то ли случайно оставила брошь… Может, это знак, что она одумается и вернется ко мне? В любом случае сделаю все возможное, чтобы разыскать ее. Не дай бог, чтобы она уничтожила нашего ребенка.
Элизабет подняла широко раскрытые глаза.
— Но у него уже был ты…
Куинн, остолбенев на мгновение, вскочил на ноги, кинулся к тетрадям и начал лихорадочно листать. Задержавшись на одной странице, он тихо произнес:
— Вот, нашел. Моя мать познакомилась с Генри и вышла за него замуж на пятом месяце беременности. Она и ее молодой любовник собирались пожениться, но он погиб в автокатастрофе. Генри дал мне фамилию, но, слава богу, я не его сын. — Куинн вернулся к камину и обессиленно опустился в кресло. — Вот такая путаница. А ведь в основном виноват я. Если б я не был таким дураком и не поверил россказням Пери… если б я не подозревал тебя и Генри…
— Если бы да кабы… — отозвалась Элизабет. — Если бы Генри все сказал раньше. Если б мои приемные родители рассказали мне правду…
Куинн поднял мрачное лицо.
— Единственной, кто ни в чем не виноват, оказываешься ты. Ты же и пострадала больше всех. Неудивительно, что ты возненавидела меня…
— Я никогда тебя не ненавидела.
— Ты дважды уходила от меня.
— Я же говорила, это не из ненависти.
— Ну и конечно, не из любви, — со злой усмешкой сказал он.
— А вот тут ты ошибся. — Ей вдруг стало ужасно важно убедить его. — Может быть, я больше никогда не скажу тебе этого, но, верь или не верь, я люблю тебя. Все время любила. Но безответная любовь способна обернуться унижением и горечью… Поэтому было так тяжело оставаться с тобой.
Ровным, невыразительным голосом он спросил:
— А теперь ты собираешься остаться со мной?
— Ты говорил, что хочешь… хочешь, чтобы я осталась, пока жар не утихнет.
— Я передумал. Я не хочу тебя на таких условиях.
— А на каких? — У нее похолодело в животе.
— Хочу на всю жизнь. Хочу, чтобы ты любила меня и была рядом до конца дней. Наверно, я всегда этого хотел, но не мог сказать. Ведь это же безумие — любить женщину, которая…
— Ты любишь меня? — вдруг, не выдержав, перебила она.
— Я по-всякому называл это чувство, но, пожалуй, ничем, кроме любви, его не назовешь… Но ты не ответила. Ты собираешься остаться со мной?
Ей захотелось подразнить его, но, увидев, как напряглись у него шея и плечи, как побелели косточки вцепившихся в подлокотник пальцев, она ответила просто:
— Да.
Он тяжело сглотнул.
— Тогда завтра пойдем покупать тебе кольцо.
— Не надо, у меня уже есть. — Она сняла медальон, подаренный Генри, открыла его и вытряхнула на ладонь прелестное обручальное кольцо из белого золота с чеканным узором. — Когда я ушла от тебя, оно осталось у меня на пальце. Я хотела отослать его тебе, но не смогла…
— Так ты сохранила его? Я думал, ты давно его продала, — сдавленно выговорил он.
Она протянула ему кольцо:
— Наденешь мне его?
Встав на колени, он надел ей кольцо на безымянный палец и поднес ее руку к губам.
— Возлюбленная моего сердца… — Голос у него дрожал.
Обхватив его шею руками, она прижала к груди его голову.
— Помнишь, как ты когда-то называл меня?
— Мое блаженство, моя страсть, боль моя… Ты была всем этим.
— И ты тоже.
— Теперь мы можем изгнать третье чувство — хватит с нас боли. Что же до блаженства и страсти… — Он поднял голову и поцеловал Элизабет. — У нас с тобой вся жизнь впереди.
— И начнется она сейчас? — с надеждой спросила она.
— Немедленно.
Ярко-красное пламя плясало в камине. Раздев Элизабет, Куинн уложил ее перед огнем и, кинув в одну кучу и свою одежду, улегся рядом.
Блаженство и страсть смешались, взлетели и взорвались россыпью раскаленных метеоритов по черному бархатному небу.
