только начал разворачивать.
– Какая досада, я ужасно сожалею, – весело проговорил Джеральд.
– Что произошло?
– Ну, как я вам и говорил, величина суммы, уплаченной Уилберри, недвусмысленно указывала на то, что «Нефертити» не хочет, чтобы это известие просочилось в газеты. И не удивительно. В этом заведении, похоже, и в самом деле делают с клиентами потрясающие вещи. Я ознакомился с одной хорошенькой девушкой, ужасно невинного вида, которая обожает икру и шампанское, а торгуется не хуже старого лавочника. Я решил, что «Куаглино» будет самым подходящим местом; когда мы вошли, мне в глаза бросилась молодая женщина, которая с удивлением посмотрела на мою новую подружку, а потом быстро отвернулась, сделав вид, что она ее не заметила. Моя спутница тоже слегка удивилась, поэтому я начал ее расрашивать. Она как раз пустилась в объяснения, что другая девушка тоже из «Нефертити», когда к ней подошел Радди Раммер из «Радара» – как вам это нравится? Я отвернулся, чтобы он меня не заметил, а когда они вышли из фойе и направились к своему столику, мы решили пообедать в другом месте.
Ну а потом из своих источников информации я узнал, что «Радар» планирует грандиозную серию статей о косметическом салоне, и тогда мне все стало ясно. Для меня это было ударом. Я хочу сказать, что собирался немного потянуть время и попробовать каким-то образом заполучить права на добычу водорослей в заливе Голуэй. Однако, ждать больше было нельзя, поэтому я послал телеграмму приятелю в Дублине, чтобы тот навел справки о возможности приобретения прав на добычу морских водорослей в соответствии с ирландскими законами.
– Тебе придется посылать прошение папе римскому или еще что-нибудь в таком же духе, – покачав головой, заявил редактор. – Весьма вероятно, что могут возникнуть очень серьезные проблемы с Ирландией. Они эту штуку едят.
– Они… что?!
– Едят. И называют ее «красная водоросль».
Теперь пришла очередь Джеральда покачать головой, впрочем, трудно было понять: сочувствует ли он ирландцам или сомневается в том, что сказал редактор.
– Так или иначе, я опоздал. Мне оставалось либо позволить «Радару» обойти нас, либо вставить им пару маленьких палочек в колеса. Моего несчастного приятеля, того, что живет в Ирландии, уже, вероятно, затоптали до смерти. Я, можно не сомневаться, не единственный, кому пришла в голову мысль застолбить участок. Дублин, наверное, выглядит просто потрясающе сегодня утром, когда полчища вагончиков мчатся наперегонки, стремясь побыстрее покинуть пределы города и унося отлично экипированные команды на запад, к болотам.
– О чем, черт подери, ты говоришь? – спросил редактор.
– Золотая лихорадка, старина, – ответил Джеральд и пропел себе под нос:
Как много золота, говорят, – хэй?
На дальних берегах залива Голуэй?
– Должен заметить, – продолжал он, – что и у там есть представители. Вчера мне звонили из всех ных компаний королевства, занимающихся косметикой – кроме «Нефертити», естественно, – чтобы разузнать подробности. Я сделал все, чтобы еще сильнее подогреть их интерес, но боюсь, это слишком рискованно. Единственное, что мешает мне заработать состояние, – признался он, – неприятный факт: в заливе Голуэй водится несколько дюжин разновидностей этих проклятых водорослей, а я, откровенно говоря, не имею ни малейшего представления о том, какая же из них является волшебной. А эта деталь, как выяснилось, является жизненно важной. Если «Радар» сумеет это выяснить, они нас обойдут.
Редактор «Санди Проул» задумался, а потом покачал головой
– Нет. Тогда бы Уилкс так бы не возмущался. Хотя… Возможно, он полагает, что мы нашли ответ на этот вопрос, но пока держим секрет про запас. В любом случае следует выяснить, где они добывают эту дрянь, и заполучить образец. Игра стоит свеч. Мы можем привлечь к нашей газете множество женщин…
Диана сдвинулась в сторону от толстой красной свечи, стоявшей между ними. Они изучали друг друга. Наконец, Френсис удивленно проговорил:
– Странно: оказалось, что знать – совсем не то же самое, что увидеть.
Диана продолжала пристально смотреть на него. Она вдруг почувствовала, что ее рука, лежащая на столе, задрожала, и поспешно спрятала ее. Медленно и внимательно изучала она каждую черточку его лица. Наконец, сделав над собой усилие, спросила:
– Вы очень на меня сердиты, Френсис?
Он покачал головой:
– Теперь я не сержусь. Раньше – да. Сначала я был возмущен, но потом до меня начал доходить смысл того, что произошло. Когда я сумел разобраться в своих чувствах – изумление, оскорбленное тщеславие и тревога – больше всего именно тревога, мне стало ясно, что не следует давать волю злости. Прежде всего я должен был 'взглянуть на собственные действия – за четырнадцать лет я потерял право на возмущение, но не на тревогу. Я по-прежнему очень обеспокоен.
Он помолчал, продолжая изучать лицо Дианы.
– Теперь я стыжусь своего раздражения. Мой Бог! Сердиться на вас! Сожалеть о том, что я не смог вам помешать! Это будет мучить меня всю жизнь. Непросттительно. Нет, я не сержусь, мне стыдно. Но не только… Френсис смолк, почувствовав, как она коснулась его руки. – В чем дело?
Официант принес меню.
– Нет, нет, позже, – раздраженно сказал Саксовер. – Принесите нам шерри… Так что я говорил? – Он снова повернулся к Диане.
Диана не могла ему ничем помочь. Она не слышала ни единого слова из того, что он сказал. Они продолжали смотреть друг на друга.
Наконец Френсис проговорил:
– Вы не замужем?
– Нет, – ответила Диана.
Он озадаченно посмотрел на нее.
– Я думал… – начал он и остановился.
– Что вы думали?
– Ну, я не совсем уверен… из-за этого?
– В той степени, что я не воспринимаю мир, как большинство женщин. Впрочем, вряд ли меня можно считать типичной: я знала только одного мужчину, за которого действительно хотела бы выйти замуж… Откровенно говоря, мне интересно, как брак будет сочетаться с новым порядком вещей. Люди, которые смогут любить друг друга на протяжении двухсот или трехсот лет, вряд ли встречаются часто.
– А разве он сочетается, если говорить вашими словами, с нынешним порядком вещей? – поинтересовался Френсис. – Люди просто приспосабливаются. Не вижу причин, почему бы они не стали приспосабливаться – дальше. Например, браки, заключенные на определенный срок, с заранее оговоренными условиями – так составляются договоры на аренду собственности.
Диана покачала головой:
– Все гораздо сложнее. С точки зрения антропологии: в настоящее время главной социальной ролью западной женщины является роль жены; затем – матери; в высших и средних слоях общества она иногда имеет статус соратницы, в остальных классах эта роль находится в самом, конце списка, а в большинстве не западных стран она и вовсе сведена к нулю. Однако как только возникает перспектива продления срока союза от пятидесяти до двухсот или трехсот лет, возможны самые разнообразные варианты. Я магически не сомневаюсъ^ что в такой ситуации сотрудничество выйдет на первое место. А поскольку наши социальные законы, общественная пропаганда и часть торговли пытаются убедить девушек в необходимости приобретения статуса жены, перенесение акцента вызовет самую настоящую социальную революцию.
К счастью, это станет ясно только через некоторое время, иначе против нас ополчились бы все молодые женщины. Быть женой так легко – за тебя почти все делает природа. Мозги тут не нужны, достаточно привлекательной внешности, да и ее можно получить за деньги. Быть соратницей – гораздо более сложная штука; приходится шевелить мозгами, и тут не купишь бутылочки с притираниями – они все равно не помогут. Эта идея не будет пользоваться популярностью, но сначала они ничего не сообразят. Просто не поверят, даже если им кто-нибудь и объяснит. Все склонны считать, что нынешние антропологические
