глаза ее были закрыты. Швейцары собрались было ее поднять, однако чейто голос остановил их.
– Не трогайте ее. – Сержант поднял голову и увидел молодого человека в роговых очках и хорошо сшитом темном костюме. – Я врач, – сказал он. – Вы можете навредить ей. Лучше немедленно вызовите «скорую помощь».
Он склонился над Дианой, взял ее за запястье, и принялся нащупывать пульс.
Сержант бросился назад в холл, но оказалось, что его уже опередили. Оттилия сидела за столом с телефонной трубкой в руке.
– «Скорая помощь»? Да, да, пришлите сюда машину и побыстрее! – говорила она. – Немедленно приезжайте к особняку Дарлингтон… Да, здесь только что стреляли в леди…
Она повесила трубку.
– Вы его поймали? – резко спросила Оттилия.
– Кого? – спросил сержант.
– Человека, который это сделал, – нетерпеливо ответила Оттилия. – Маленький такой, в дождевике и зеленой фетровой шляпе. Он стоял слева, – бросила она на ходу и помчалась по ступенькам к Диане и доктору.
Сержант последовал за ней, и принялся вглядываться в толпу. Однако не заметил ничего особенного. Должно быть, стрелявший успел скрыться еще до того, как кто-нибудь сообразил, что произошло. Врач, стоящий на коленях возле Дианы, поднял голову.
– Вы можете заставить этих проклятых зевак отойти в сторону. ** раздраженно спросил он.
Оба швейцара принялись разгонять толпу.
Глаза Дианы открылись, она пошевелила губами. Доктор наклонил голову, стараясь расслышать ее слова. Диана снова закрыла глаза. Врач нахмурился и поднял голову.
– «Скорая помощь»… – начал он.
Его прервал звук сирены. К дому на огромной скорости подъехала машина и затормозила возле «роллс- ройса». Из нее выскочили санитары с носилками и начали проталкиваться сквозь толпу.
Уже через полминуты Диану внесли в машину «скорой помощи». Врач и мисс Брендон забрались вслед за ними, и автомобиль с воем умчался прочь.
В девять пятнадцать по национальному радио сказали: 'Мы с сожалением должны сообщить, что объявленные ранее изменения в программе не будут иметь место. Мисс Диана Брекли, которая собиралась выступить перед вами, чтобы рассказать о значении своего открытия, по дороге к нам на студию стала жертвой нападения. Преступник выстрелил в нее три раза. Мисс Брекли умерла в машине «скорой помощи» по дороге в больницу…
Днем в воскресенье распогодилось, но покрытие Трафальгарской площади оставалось влажным после утреннего дождя. С утра со всех концов города на площадь начали стекаться люди, и теперь, покончив с принесенными бутербродами, с нетерпением дожидались начала шествия, прислонив свернутые знамена к статуям львов. В передней части формирующейся колонны кто-то уже успел развернуть огромный белый транспарант, на котором было написано красной' светящейся краской:
«ЗАПРЕТИТЬ АНТИТ!»
Среди участников марша были и сочувствующие из рядов родственников, так что народу собралось довольно прилично, но, учитывая причину митинга и столь традиционное время и место его проведения, толпа была не такой уж и большой. Повсюду гуляли туристы и просто люди, решившие провести воскресное утро в центре города – кому-то было просто любопытно, а кто-то искал компанию, чтобы убить время. Немного дальше за фонтанами собралась другая толпа, в основном женщины.
Несколько молодых людей суетились на постаменте, протягивая провода, устанавливая громкоговорители на треногах, проверяя микрофоны и удовлетворенно кивая друг другу. Наконец толпа зашевелилась. Небольшого роста плотный человек, которому расчищали дорогу несколько сопровождавших его крупных мужчин, пробился вперед, улыбаясь и помахивая рукой, приветствуя толпу. Протянулось сразу несколько рук, чтобы помочь ему забраться на постамент. В этот момент одному из молодых людей пришло в голову, что с точки зрения техники все организовано не лучшим образом, поэтому возникла небольшая заминка, пока он с важным видом оборачивал платком микрофон. Потом выступающий под приветственные крики и аплодисменты вышел вперед. Он широко улыбнулся толпе, помахал знакомым, а затем поднял руки, успокаивая собравшихся. Его лицо вдруг резко помрачнело – он ждал, когда толпа проникнется нужным настроением. Постоял неподвижно и вдруг неожиданно поднял правую руку, указывая на транспарант, развернутый у него над головой.
– Антигерон, – сказал он, – это самое грязное оружие из тех, что тори направляют против рабочих. Это бомба направленного действия. Те, чья жизнь наполнена комфортом и роскошью, радуются появлению анти-г – иначе и быть не может. Им он дарит многие годы – великое множество лет – комфортабельной и роскошной жизни. А какое значение имеет антигерон для нас – рабочих, которые создают роскошь и богатство? Я вам скажу. Нам придется работать в течение трех жизней, вместо одной. А если вы собираетесь работать в течение трех жизней, где тогда ваши сыновья найдут себе работу? Да и сыновья ваших сыновей. Все это означает, что целых два поколения обречены на безработицу, два поколения будут вынуждены жить на пособие, два поколения будут рождены и умрут, испытав на себе все тяготы безработицы, которая приведет к тому, что ваша заработная плата станет намного меньше. Могу сказать вам, что никогда в истории борьбы рабочего класса…
На северной стороне площади, напротив Национальной Галереи, остановился фургон. Боковая стенка опустилась, открыв восемь громкоговорителей. Над толпой разнесся женский голос, усиленный мощными динамиками:
– Убийцы! Трусы! Убийцы женщин!
Оратор, пораженный столь неожиданным вмешательством, замолчал, сбитый с толку. Однако довольно быстро пришел, в себя и снова заговорил:
– Два поколения…
Один из молодых техников быстро увеличил силу звука, но все равно его приспособления не могли соперничать с голосом, доносившимся с северной стороны площади, который продолжал:
– Убить можно только человека. Идея продолжает жить. Диана Брекли мертва, ее застрелили за открытие, которое она сделала. Но нельзя уничтожить достижение…
Почти все, кто находился на площади, повернулись, чтобы посмотреть на фургон и на бегущих к нему полицейских.
– Она подарила нам жизнь – а в награду получила смерть! Но идея есть порождение ума и духа, а вовсе не женского тела, которое легко уничтожить…
Полицейские добрались до фургона и принялись колотить в дверь. Голос продолжал:
– Что вы знаете о жизни, жалкие трусы? Вы боитесь ее настолько, что готовы растоптать! Какое право вы имеете лишать нас жизни? Какое право вы имеете говорить нам – вашим матерям, вашим женам и вашим дочерям – 470 мы должны умирать раньше?
Один из полицейских, которому удалось вытащить из кабины водителя фургона, занял его место и повел машину прочь.
– Конец, – сказали в микрофон сочным контральто.
Оратор на возвышении с облегчением наблюдал за отъезжающим фургоном. Он собрался продолжить свою речь, однако в этот момент раздался громоподобный женский голос – на сей раз он доносился с противоположной стороны.
– Не думайте, что, безнаказанно прервав одну жизнь, вы сумеете так же легко укоротить и другие. Мы уже сталкивались с вами. Вы бездарные болваны, луддиты. Теперь вы готовы довести луддизм до его логического завершения – мало уничтожить машины, нужно еще покончить и с изобретателем, чтобы он не мог больше творить.
Теперь рассерженные, вспотевшие полицейские бросились в другую сторону.
– Мешать, лишать, запрещать – и убивать! Таковы ваши убеждения? История знает много режимов, когда жизнь человека ценилась невысоко, но ни один из них не был настолько жесток, что намеренно сокращал срок жизни своего народа.
Полиция не стала тратить время и забираться во второй фургон. Они просто взяли его на прицеп и увезли. И снова отъезд фургона сопровождался прощальным криком:
