— Ну-ну! Подумайте! — Он слегка улыбнулся, но взгляд его не стал мягче.
— Если они прислали телеграмму, — сказал я, — то они, вероятно, сообщили вам все, а не половину. Так что, если вы решили игнорировать все остальное сообщение, то мне добавить нечего.
— Разумеется, — ответил он презрительно. — Они сообщили, что вы ушли в отставку.
— Вот именно! И по своей воле. Меня отстранили от работы на 30 дней, но еще до истечения этого срока я решил уйти совсем... — тут я удивился, зачем я им все это объясняю; я редко объяснял кому-нибудь, что именно со мной происходило. И тем не менее, как ни странно, Редфилд был одним из тех полицейских, к которым я инстинктивно испытывал чувство приязни и уважения.
— И, разумеется, вы не были виновны в том, в чем вас обвинили?
— Нет, — ответил я. — Я был виновен.
Он взглянул на меня с каким-то странным выражением, но промолчал. Через какое-то время он продолжал:
— Итак, теперь вы — вольный вояка. Профессиональный смутьян... Что у вас за связь с миссис Лэнгстон?
— Никакой связи нет. Кроме того, что она мне нравится. И я начинаю чувствовать к ней глубокое уважение. Мне нравятся люди, которые в трудные минуты держатся так, как она.
— Чепуха! За что она вам платит?
— Я же вам сказал. Редфилд, она мне ни за что и ничем не платит!
— Тогда почему же вы околачиваетесь около нее?
— Я могу ответить, что просто жду, пока не приведут в порядок мою машину. Можете позвонить в гараж и проверить.
— Но причина не в этом?
— Верно, не в этом, я мог бы назвать вам несколько причин. И одна из них: я не люблю, когда меня принуждают к чему-либо. Другая причина в том, что меня сам по себе интересует мотель, но ведь мотель — это дело отнюдь не ваше. И самая главная причина: случай с кислотой произошел отчасти по моей вине. Как вы сами изволили выразиться, я стал совать свой нос в то, что меня не касалось, и мне намекнули, что если я буду вмешиваться, то принесу миссис Лэнгстон больше вреда, чем пользы. Так что теперь я просто не могу так уехать и предоставить ей расхлебывать эту кашу в одиночестве.
— У вас есть разрешение действовать в этом штате в качестве частного детектива?
— Нет.
— В том-то все и дело! Суньте еще свой нос во что-нибудь — и я воткну вам его в одно ухо и вытащу в другое!
— Вам бы лучше посоветоваться с вашим районным юристом, Редфилд. Ведь пока она мне ничего не платит, я действую не как частный детектив, а как частное лицо, а это совсем другое дело.
Он нахмурился:
— Есть разные способы урезонить вас, Чэтэм. И вам бы следовало это знать!
— Я знаю. Я видел, как применялись некоторые из них.
— Что ж, продолжайте в том же духе, и вы увидите кое-что еще... А теперь объясните, что это за чепуха такая: якобы в вас кто-то стрелял?
Я рассказал ему все, начиная с первого телефонного звонка неизвестной мне женщины. Мой рассказ занял всего несколько минут — никто не задавал мне нелепых вопросов и не висел надо мной.
Редфилд присел на край стола, куря сигарету и слушая меня безо всякого выражения. Когда я закончил, он посмотрел на Макгрудера:
— Что-нибудь из этого проверено?
Тот кивнул:
— Там сейчас Митч.
— Хорошо! — Он снова повернулся ко мне и сказал: — Посмотрим, правильно ли я понял эту басню. Значит, вы утверждаете, что женщина специально направила вас туда, чтобы человек, притаившийся на сеновале, расстрелял вас из дробовика?
— Все верно.
— Но это означает предумышленное убийство, убийство первой категории! Вы с этим согласны?
— Конечно!
Он немного наклонился вперед, направив на меня свой грозный указующий перст:
— Неужели, Чэтэм, я должен поверить вашей басне, что два каких-то человека настолько обеспокоены вашим поведением, что решаются на убийство первой степени с перспективой окончить жизнь в камере смертников? И почему? Неужели только потому, что вы могли узнать, кто бросил таракана в суп миссис Лэнгстон? — Он вздохнул и покачал головой. — Вы знаете, Чэтэм, сколько они бы получили за проделку с кислотой, если бы их за это судили?
— Год... Шесть месяцев. А может быть, и меньше.
— И тем не менее вы считате, что я должен поверить...
— Бросьте, Редфилд! Ответ на этот вопрос вы знаете не хуже меня!
— Вы так считаете?
— Они чертовски нервничают, но, разумеется, не из-за того, что схлопочут за проделку с кислотой!
— В таком случае, из-за чего? Скажите нам, чего они боятся?
— Видимо, расплаты за убийство, — ответил я. — Ведь им нечего терять после того, как одно уже совершено.
Он внимательно следил за мной, как будто притаившись:
— Разве кто-нибудь был убит?
— Лэнгстон.
— Я так и думал, что вы скажете это. Но только нет ли в вашей логике какого-нибудь изъяна? Мы расследовали это убийство целых семь месяцев, и никто не пытался нас убить.
Разговор принимал нехороший оборот, но я ничего не мог поделать. Он загонял меня в угол, а мне оставалось лишь смотреть, как он это делает.
— Ну, так что вы ответите на это? — снова спросил он. — Впрочем, постойте! Возможно, я понял вашу мысль. Вы хотели сказать, что мы их мало беспокоим, потому что у нас недостаточно ума и нам все равно не удалось бы распутать это преступление.
— Я этого не говорил.
— Конечно, возможно и другое объяснение, — продолжал он.
Беседа шла еще в мирном тоне, но чувствовалось, как в нем закипает ярость. Правда, пока еще он владел собой, — может быть, не сорвется. Макгрудер таращился удивленно, не понимая, что происходит.
А Редфилд продолжал:
— Возможно, вы считаете, что нас подкупили. Подбросили приманку — миссис Лэнгстон. И когда ей удалось доказать свою невиновность, настоящие преступники остались в стороне. Все очень мило, и никто не пострадал, никто не должен ни за что платить. Если посмотреть на дело с такой точки зрения, то получается: все очень логично. Ну, что вы скажете на это? Говорите! Говори, проклятый сукин сын!
Он соскочил со стола, схватил меня за отворот пиджака и рванул к себе. Тыльной стороной ладони он ударил меня по лицу.
Он снова замахнулся. Лицо его было бледно от внезапно прорвавшейся ярости, а в глазах, сверкавших бешенством, одновременно читалось выражение муки, словно его терзала боль. Я отпрянул, наткнулся на стул и упал, с трудом поднялся на ноги и ждал, что следующим ударом он снесет мне голову. Но вместо этого Келли резко отвернулся и вытер лицо рукой.
Потом глубоко вздохнул. Видно было, что в нем происходит жестокая борьба.
— Убирайтесь вон! — сказал он срывающимся голосом. — Убирайтесь, пока я не смазал вас прикладом!
— Постой минутку, Келли! — возразил Макгрудер. — Мы же не можем отпустить его, пока не вернется Митч.
Редфилд свирепо обернулся и обронил:
