было двадцать лет.
Теперь я рассмотрел Келхауна получше.
Скольких он обдурил, создавая впечатление, что так же глуп, как. толст! Это был хитрец, и с ним надо было держать ухо востро.
Сейчас на нем была фермерская соломенная шляпа и замшевые туфли, а пара широких подтяжек, поддерживающих форменные брюки, словно перекочевала из водевиля. Однако глаза под мохнатыми бровями холодного синего цвета и не смотрели, а пронизывали насквозь.
Он откинулся в кожаном кресле, держа в руке банку с пивом.
— Итак, вы вернулись, чтобы взглянуть на него? — спросил он.
Я вынул из кармана сигарету и попытался закурить.
— Это — не амбарный стрелок, — ответил я. — Но я видел, как вы расправились с теми двумя... у ресторана... Почему?
— А почему бы нет? — ответил он. — Именно за это мне платят!
— Но ведь вы считаете, что виновата она сама?
— Даже если и считаю, то держу это про себя. И пока я патрулирую улицы, я не допущу, чтобы женщин оскорбляли!
— Они могли бы вас взять на службу к шерифу.
— У шерифа есть свой хороший работник, — ответил Келхаун, — и он — мой друг.
Я помолчал и отпил немного пива.
— Зачем вы ездили в Уоррен-Спрингc?
Я с удивлением взглянул на него:
— Откуда вы знаете?
— Знаю... И здесь тоже вы изо всех сил стараетесь выследить кого-то, бегая от одной телефонной будки к другой. Кого вы ищите?
— Я предпочел бы умолчать об этом, — ответил я.
— Ответили бы как-нибудь поудачнее, — буркнул он. — Вам не кажется, что, отказываясь отвечать на мой вопрос, вы тем самым на него ответили?
— Я же не сказал ни слова, — возразил я. — И в конце концов, кому нужна эта информация?
Глаза его похолодели:
— Мне нужна эта информация, сынок. И у меня есть для этого личные причины. Коли вы думаете, что я действую в интересах кого-то другого и что это — ловушка...
— Простите, — сказал я.
— Может быть, я стараюсь спасти вас от смерти... Здесь и без того было достаточно убийств!
— Значит, тот, кого мы так старательно избегаем называть по имени, — бесчестный человек? — спросил я резко. — Я бы никак не подумал... По крайней мере, на первый взгляд.
— Он честный, насколько возможно... Но здесь человека не считают бесчестным только потому, что он защищает репутацию своей жены с оружием в руках.
— А почему он вдруг решил, что она нуждается в защите?
— Полегче, сынок... Поверьте, я бы не стал говорить все это первому встречному. Но вы служили в полиции, и мне нравится то, что я о вас слышал.
— Откуда вы знаете, что я служил в полиции?
— Я был в конторе шерифа, когда пришла телеграмма из Сан-Франциско. Мне ее показали. В том, как вы оставили службу, нет ничего плохого.
— Когда это было? — быстро спросил я. — Я имею в виду, когда пришла телеграмма?
— Позавчера днем, во вторник.
— А вы можете сказать точнее? В котором часу?
— Часа в два... В четверть третьего...
«Значит, в меня стрелял не Редфилд. Ведь покушение произошло почти в то же время», — подумал я.
Должно быть, Келхаун прочел мои мысли и покачал головой:
— Неужели вы действительно могли подумать такое? В затылок — из дробовика?! Вот что я вам скажу, сынок: если вы будете вести себя неосмотрительно, он, возможно, и возымеет желание убить вас, но сделает это, стоя лицом к лицу.
— Вы меня здорово утешили, — сказал я устало, — значит, теперь за мной охотятся двое.
— Вы могли бы просто бросить это дело и оставить их в покое. Я думаю, этот вопрос никогда не разрешится — ни в ту, ни в другую сторону.
— Но вы еще не знаете, что я основываюсь не на досужих вымыслах, — сказал я. — Я знаю, кто убил Лэнгстона!
Он поставил свою банку с пивом на стол.
— И вы сможете это доказать?
— Пока еще нет.
— И никогда не докажете. Я думаю, вы ошибаетесь...
Я быстро наклонился к нему:
— Как вы сказали?
Он понял, что допустил промах, но было уже поздно:
— Я хочу сказать, что вы промазали на целую милю от цели. Конечно же, вы ошибаетесь.
— Не надо, Келхаун! — сказал я резко. — Вы слишком хорошо меня поняли. Вы думаете, что я ошибаюсь! Значит, у вас тоже были сомнения — хотя бы совсем небольшие. На чем они были основаны?
Он злобно посмотрел на меня и промолчал.
— На чем они были основаны? — повторил я.
— Не собираюсь разводить сплетни, говоря о чужой жене, — буркнул он. — Я же вам сказал, что я — его друг.
Я вскочил и поставил банку с пивом на стол с такой силой, что часть содержимого выплеснулась на журналы.
— Черт бы вас побрал! А еще называется полицейский! Не собираетесь сплетничать, но зато спокойно наблюдаете, как невинную женщину распинают на кресте!
— Полегче на поворотах, Чэтэм! Я служил в полиции еще в те времена, когда вы ходили в школу!
Внезапно я понял, что делаю не то, что надо. Передо мной — единственный честный человек, которого я встретил в этом городе, а я лаю на него, как цепной пес.
— Простите, — сказал я и сел.
— Забудем лучше об этом, — сказал он. — Кажется, вас это тоже сильно задевает.
— Кажется, да, — сказал я.
— Что ж, вы не единственный, кого это мучило и мучает. Если дать волю своим мыслям, то и с ума можно сойти. Дело закрыто, а вопрос остался открытым, понимаете? Самая банальная из всех историй: муж, жена и любовник, но только в данном случае никто не смог доказать даже того, что жена и любовник были знакомы. И что еще хуже: любовника нет в живых, так что вы не можете устраивать им очные ставки и ждать, пока один из них «расколется».
— Все верно! — бросил я. — Но в этом случае у полиции должны возникнуть сомнения — та ли это женщина, и она должна начать розыски другой.
— Исключая тот случай, когда другой нет.
Я закурил сигарету:
— Вот в этом вы ошибаетесь! Другая не только есть, я даже знаю, кто она!.. Послушайте, Келхаун, почему мы не может отказаться от игры в прятки и сказать прямо, что мы думаем? Любовницей Стрейдера была Цинтия Редфилд!
Он тяжело вздохнул:
— И вы говорите это после того, как я вам сказал, что он мой друг. Если я сейчас подниму трубку и позвоню ему, вам не выбраться из города живым, даже если сию секунду броситься бежать.
— Я это знаю.
