— Мое мнение не имеет никакого значения, — ответила та. — Меня интересует только одно. Если, продав землю на той стороне, ты снесешь «Высокие башни», мне придется переехать жить в другое место.
— Этот дом всегда будет твоим, Номи, и ты это прекрасно знаешь, — Колтон отвесил изящный поклон в ее сторону. — А что скажет наша новобрачная? Что вы думаете по этому поводу, Дина?
Мне вовсе не хотелось оказаться вовлеченной в спор между ними.
— Серые камни выглядят прелестным, достаточно уединенным местом, но для меня важно только мнение Гленна. Я ему уже сказала, что если он сможет работать здесь, то мы останемся в «Высоких башнях». Думаю, он устал от городской жизни.
— Это просто смешно! — воскликнула Гленда. — Конечно, он не сможет здесь работать. Мы все давно убедились в этом. Он только снова разобьет себе сердце, если сделает очередную неудачную попытку. Но в любом случае, останется он здесь или нет, ему неприятно будет видеть на озере эти домики.
Я взяла в руки бокал вина, чтобы они не увидели, как дрожат мои пальцы и, стараясь не повышать голос, произнесла:
— Мне кажется, еще рано делать такие выводы. Вы еще не дали ему возможность проявить себя. Он только начал работать и обязательно найдет свой путь. Я уверена в этом!
Колтон бросил на меня взгляд, который говорил, что я питаю напрасные иллюзии.
Гленда засмеялась.
— Ты думаешь, я не знаю своего брата?
Я увидела презрение в ее глазах, но, не дрогнув, встретила этот взгляд.
— А вам не приходило в голову, что за время вашей разлуки он мог измениться?
— И поводом к этим переменам послужила женитьба на тебе? — резко спросила она.
Колтон, сидевший справа от меня, взял мою руку и крепко пожал.
— Что ж, от всей души желаю вам успеха, юная Дина! Все-таки в вас есть что-то от викингов, несмотря на хрупкое сложение, напоминающее дрезденскую статуэтку. Но если вы собираетесь выступать против сестры Гленна, вам следует быть осторожной. У моего прекрасного леопарда имеются острые коготки.
Гленда явно обиделась, но при этом она больше не напоминала надувшегося ребенка, как раньше. На этот раз в ее поведении чувствовалась угроза. До окончания обеда я не раз ловила на себе ее тайные взгляды и понимала, что она вынашивает какой-то план. Но я не испытывала беспокойства по этому поводу. Сейчас меня интересовал только Гленн.
После обеда все расположились в гостиной перед камином с изящными маленькими чашечками кофе в руках, но я предпочла побродить по дому. На сегодня с меня было достаточно компании Чандлеров. Мне необходимо было отвлечься, и я решила пройти в библиотеку и поискать какую-нибудь интересную книгу.
Я вошла в небольшую заполненную книгами комнату и включила верхний свет. Здесь было мало мебели — только массивный письменный стол с красным кожаным креслом, большой удобный диван и маленький столик с графином и бокалами. Судя по всему, Колтон Чандлер собрал большую коллекцию книг, многие из которых были известными работами по искусствоведению. Я с воодушевлением подошла к полкам.
Просмотрев длинные ряды корешков, я обнаружила, что они расставлены в алфавитном порядке. Среди книг на букву «М» я с изумлением нашла несколько работ Трента Макинтайра. Одна из них была посвящена Бруксу, и я вспомнила, что именно этот известный литературовед увлек Трента, удачливого репортера, на поприще писателя-мемуариста, которое впоследствии принесло ему громкий успех. Был здесь и томик, посвященный Брету Гарту. Трент работал над материалами к этой книге, когда приезжал в Калифорнию повидаться с моим отцом. Этот визит и навел его на мысль написать книгу коротких очерков, посвященную великим американским учителям, в число которых был включен и Джон Блейк. Трент тогда гостил у нас около месяца, и все это время вел беседы с моим отцом, делая заметки, которые позже использовал для своей книги.
Небольшой коричневый томик сам выпал мне в руки, словно хотел, чтобы я выбрала именно его, и раскрылся на той самой главе, которую я хотела найти. Эти страницы были посвящены доктору Джону Блейку.
Я забралась на огромный диван, свернулась калачиком, чуть не утонув в его мягких подушках, и начала читать. Многие говорили мне, что эта глава — лучшая в книге, и я знала, что стало тому причиной.
Трент Макинтайр в молодости был учеником моего отца, но с течением времени их отношения стали дружескими. Именно Джон Блейк благословил Трента стать писателем, и тот часто приезжал к нам в Калифорнию навещать своего учителя и друга. Он любил моего отца. А я любила Трента. То, что он оставил на востоке жену, то, что у него был сын, не имело никакого значения для влюбленной шестнадцатилетней девушки, которая не просила ничего для себя. Я не ожидала, что Трент заметит меня и примет всерьез. Я только хотела поклоняться ему на расстоянии, что и делала в течение месяца, пока с моим отцом не случился удар.
Именно Трент нашел его в кабинете. Отец лежал головой на столе и как будто спал. Он умер тихо, его сердце просто остановилось. Позади у него была полноценная, счастливая жизнь.
После похорон моя мать — о, куда подевалась ее стойкость викингов! — была в таком ужасном состоянии, что врачам пришлось прописать ей седативные препараты и приставить сиделку. Потом ухаживать за ней приехала сестра.
Но до самого приезда тетушки Трент взял заботу о нас на себя. Он организовал лечение матери и, понимая, насколько мне тяжело и одиноко, много времени проводил со мной.
Стремясь избавиться от этих мыслей, я решительно уставилась в книгу. Я хотела вспомнить отца, а не Трента.
Джона Блейка нельзя было назвать красивым, но у него было доброе умное лицо. Я очень хорошо помнила его мудрость и мягкий юмор, но знала, что он мог быть беспощадным в своей критике студенческих работ. И тем не менее его замечания отличались точностью хирургического скальпеля, так что он едва ли мог причинить кому-либо боль. После бесед с моим отцом у его учеников создавалось ощущение, что в следующий раз их работа будет гораздо лучше. Преподавательская работа была основной в жизни Джона Блейка, а часы, проведенные вне студенческой аудитории, хотя и были посвящены богатому разнообразному миру литературы, всегда оставались для него на втором месте.
Конечно, мой отец был романтиком, и мама брала на себя все проблемы, связанные с реальной обыденной жизнью. Описывая их взаимоотношения, Трент приводил в своей книге множество забавных эпизодов, например такой: когда нужно было заняться ремонтом прохудившейся водопроводной трубы, отец спасался бегством и прятался в библиотеке с любимой книгой, а мама вела переговоры с рабочими. Однажды Трент сказал мне, что в этом я похожа на него — тоже предпочитаю жить в воображаемом мире, далеком от реальности.
Не знаю, как это случилось, но мои мысли изменили направление, и в них снова вернулся Трент. Я никогда не забуду тот дождливый день, когда мы вернулись домой после похорон. Я убежала в сад и упала на траву, заливаясь слезами. Трент нашел меня там, взял на руки и отнес в дом. Там он наполнил ванну горячей водой, смыл с меня грязь и завернул в огромное пушистое полотенце, как будто мне было десять лет, а не шестнадцать. Я рыдала на его плече, а он рассказывал о моем отце. Это не было жестокостью — наоборот, он считал, что нужно не отвлекать меня от горестной утраты, а заставить в полной мере пережить ее, чтобы моя кровоточащая рана очистилась, а не нагноилась.
Я так сильно любила их обоих — отца и Трента — в тот темный дождливый вечер, что образы этих двух мужчин слились для меня в один. Это был защитник, сильное плечо, на которое можно опереться в трудную минуту. Огромная, мучительная любовь полностью завладела мной, но я сама не понимала ее сущность. И все было нормально, пока Трент воспринимал меня как ребенка. Но я взрослела, и мои чувства к нему переставали быть детскими. Поняв это, Трент испытал нечто вроде шока и дал мне жестокую отповедь. Он говорил, что нельзя растрачивать такие чудесные чувства на женатого мужчину, что я должна подарить первую любовь своему сверстнику…
