И вдруг я увидела в глазах Трента презрение, не меньшее, чем у его сына. Он больше не был тем нежным, добрым человеком, который недавно целовал меня.
— Думаю, тебе лучше уйти домой, Дина. На эту ночь с тебя уже достаточно. Я провожу тебя в «Высокие башни».
— Нет, — запротестовала я. — Оставайся с сыном. Я сама найду дорогу.
— Ты не можешь идти через лес в темноте, — настаивал он. — Подожди минуту…
— Я поеду домой с Колтоном, — заявила я, повернулась и вышла, прежде чем он смог остановить меня.
Видимо, пламя наконец увидели и те, кто были у озера, потому что, выходя из дома, я встретила Пандору, спешащую в гостиницу.
— Огонь уже потушен, — успокоила я ее. — Кое-что повреждено, но незначительно. Не ходите туда сейчас. Позвольте Тренту побыть немного наедине с сыном. И не пускайте туда никого.
Миссис Макинтайр была сообразительной женщиной и к тому же обладала хорошей интуицией. Она сразу же остановилась, не задавая никаких вопросов, а я вернулась по тропинке обратно на берег. По дороге я информировала всех, кого встречала, что гостиница случайно загорелась, но ее удалось потушить. Подойдя к угасающему костру, я заметила, что близнецы продолжают веселиться, видимо, не имея ни малейшего желания зайти в гостиницу и узнать, что произошло.
Мы вернулись в «Высокие башни» в машине Колтона. Гленда и Гленн были взволнованы. Их возбуждение можно было объяснить тем, что вечеринка удалась, а Колтон заявил о продаже земли. Но я знала, что у них есть и другие причины волноваться, о которых Колтон и Номи не имели понятия.
Видимо, ожидая услышать от детей упреки по поводу продажи земли, отец просто велел детям успокоиться, и они тут же притихли.
Я же не могла избавиться от мыслей о том, что теперь, когда Кейт потерпел неудачу, они задумают что-нибудь другое.
На этот раз я была только рада, что спальня принадлежит мне одной. К моему удивлению, там оказалась Джезебел, которая сразу же подошла ко мне и потерлась мягкой спинкой о мои ноги. Я взяла ее на руки и подошла к окну, из которого могла видеть каменный дом за озером.
В комнате Трента горел свет. Четкий стук клавиш пишущей машинки доносился до меня через замерзшую поверхность озера. Я была рада, что его работа над книгой идет хорошо. Мой отец не зря полностью доверял этому человеку, да и я тоже.
Мои мысли перекинулись к Кейту. Удалось ли мне в эту ночь установить с ним контакт? Как обошелся с сыном Трент после моего ухода? Конечно, мальчик совершил ужасный проступок, но все же мне казалось, что в какой-то момент он прислушался к моим словам, и, пусть на несколько минут, мне удалось пробудить его совесть. Было ли этого достаточно, чтобы убедить Кейта рассказать Гленну правду об алебастровой статуэтке? Я сомневалась в этом. Все-таки его матерью была Гленда, и она использовала свое влияние на него в собственных безнравственных целях. Вряд ли мальчик найдет в себе силы воспротивиться ей.
Когда я уже лежала в постели, в нашу комнату впервые после своего переезда вошел Гленн. Он взял Джезебел на руки и вынес ее в холл, откуда она быстро спустилась вниз, в более безопасную часть дома. Странно, но кошка проявляла неприязнь только к Гленде, тогда как к ее брату относилась вполне нормально.
Не зная, зачем он пришел, и не желая разговаривать с ним, я повернулась на бок и закрыла глаза. Но муж, оказывается, хотел что-то сказать мне. И это не были извинения. Он даже не упомянул о пощечине, которую дал мне, и сразу заговорил о Тренте.
— Я никогда не любил этого человека, — сказал Гленн, — даже когда он был женат на моей сестре. Так что меня не удивляет его желание создавать нам проблемы. Я хочу, чтобы ты знала, Дина, что я не собираюсь придавать особого значения этой лирической сценке на берегу озера, свидетелем которой стал сегодня ночью, и оправдываю тебя за недостаточностью улик. Но ты должна дать мне слово больше никогда не встречаться с Трентом Макинтайром.
Я была слишком сердита, чтобы отвечать, поэтому просто молча лежала на своей стороне кровати спиной к нему. Так и не дождавшись ответа, Гленн подошел ближе и сел рядом со мной, а потом наклонился и одним пальцем коснулся моей косы. Я не отреагировала, и он стал деловито расплетать мои волосы, разбрасывая их по подушке, словно они были единственным, что интересовало его во мне.
— Не сердись, — мягко попросил он. — Давай забудем о случившемся и начнем все сначала.
Мне хотелось вырвать свои волосы из его рук, но я осталась неподвижной.
— Нам нечего начинать сначала, — пробормотала я, не поворачиваясь. — События последних недель всегда будут стоять между нами.
— Я никогда не думал, что ты можешь быть такой злопамятной, — уговаривал меня Гленн. — Я понимаю, что у тебя есть основания злиться на меня, но почему ты не хочешь помириться?
Я повернулась так быстро, что он выпустил из рук прядь моих волос.
— Ты хочешь сказать, что простил меня за то, что произошло с алебастровой головкой? Ты это имеешь в виду?
Он слегка отодвинулся от меня, как будто такая горячность была ему неприятна.
— Дело не в прощении. Просто я хочу начать работу над другими вещами и оставить прошлое позади. Эта головка из алебастра была мне особенно дорога! — На этот раз его голос был низким, страстным, пугающим. — Так что ты в долгу у меня, Дина. Ты уничтожила мою работу своими собственными руками, и теперь должна вернуть ее мне.
Так вот что означало его появление! Гленну снова было что-то нужно от меня, но он при этом не переставал верить Гленде. Я молча сердито смотрела на него.
Он немного расслабился и протянул палец, чтобы разгладить морщинку между моими нахмуренными бровями. Я не сопротивлялась, но и не реагировала на его прикосновения, внутренне удивляясь тому, что страстное желание, которое я испытывала к этому мужчине еще совсем недавно, безвозвратно испарилось.
Гленн еще раз коснулся моих волос.
— Колтон сказал, что я должен вернуться к работе, и он, как всегда, прав. Я хорошо знаю, что собираюсь делать. В качестве модели я использую Гленду, потому что дерево исключительно подходит ей, так же как тебе — алебастр. На этот раз у головки будет ее лицо. Думаю, это должно получиться неплохо. Но волосы я использую твои. Конечно, я не смогу повторить в темном дереве их серебряный цвет, но хочу попробовать передать их легкость, красоту, шелковистость…
Я села на кровать и вырвала свои волосы из его рук.
— Даже не проси меня об этом! Я не собираюсь позировать тебе снова. Никогда! Никогда!
Я разрыдалась, выскочила из постели и заперлась в ванной. Там, в темноте, я уселась на коврик и вцепилась пальцами в распущенные пряди волос.
Конечно, это была глупая вспышка. Не могла же я провести всю ночь, рыдая в ванной комнате. И все же я была оскорблена гораздо сильнее, чем когда-либо раньше. Как он мог просить меня об этом? Как он мог вообразить, что я позволю ему использовать часть меня в работе, моделью для которой послужит Гленда?
Через какое-то время я поднялась на ноги, заплела волосы в косу и вернулась в спальню. К моему облегчению, Гленн уже ушел. Я бросилась на кровать и долгое время лежала без сна.
Откуда-то издалека, из другого мира, другой жизни, до меня доносился стук печатной машинки.
Утро снова было прекрасным и светлым. Промучавшись полночи без сна, я встала поздно, надела серо-голубое платье и сделала себе прическу, которую когда-то носила моя мать, уложив косы кольцами над ушами. Она не очень шла мне, потому что делала мою голову непропорционально большой, но, по крайней мере, из нее не выбивались пряди, которые могли бы напомнить Гленну о событиях прошлой ночи.
Номи поднялась рано и занималась приготовлением обильного рождественского завтрака. Гленда вышла к столу в бледно-желтых брюках и легкой золотистой блузке и явно собиралась исполнить роль маленькой девочки. Она опустилась на колени перед рождественской елкой, рассматривая свертки с
