Его рука была теплой и крепкой, и Джоанна, держась за нее, дошла до самого края обрыва и оттуда увидела город. Он лежал внизу, совсем рядом и в то же время как будто в отдалении, словно смотришь с самолета.
— Эта цепь голубых огней — обводной канал, а красная неоновая вывеска — пивоварня, — объяснил Нил. — Даже железнодорожный узел в темноте выглядит привлекательно. Жаль, что не всегда темно.
От горечи в его голосе Джоанне стало неуютно, и она поежилась.
— Тебе холодно? — спросил он.
— Нет. Вечер теплый, — ответила она. — А где бы ты поселился, если бы мог выбирать?
— В Лондоне, — твердо сказал он. — В самом воздухе этого города есть что-то особенное, Лондон меня вдохновляет, а Мерефилд душит. А ты? Где бы ты хотела жить?
Она задумалась, припоминая города, где бывала с отцом. Рио… Афины… Рангун… так много городов, так много воспоминаний.
— Даже не знаю, — тихо сказала она. — Ни в одном городе я не чувствовала себя дома.
Луна выглянула из-за облаков. Нил повернулся к Джоанне, крепче взяв ее за руку. В следующее мгновение она оказалась в его объятиях, и он наклонился, чтобы поцеловать ее.
Джоанна не сопротивлялась, она просто отвернулась, так что его губы коснулись лишь ее щеки.
— В чем дело? — спросил он. — Я тебе не нравлюсь?
— Я тебя еще мало знаю, Нил.
Он ослабил свои объятия, но не выпустил ее.
— Ты не хочешь, чтобы тебя целовали? — Он был так удивлен, что Джоанна чуть не рассмеялась.
— Нет, если это малознакомые люди, — ответила она. — Ты за этим пригласил меня на прогулку?
Нил разжал руки и отпустил ее.
— Прости. Я отвезу тебя домой. — Тон его был сдержанным и обиженным.
Они молча вернулись к машине. Джоанна тронула его за рукав и сказала:
— Не стоит сердиться. Я же не сержусь.
Он помог ей сесть в машину, потом занял место за рулем, но не сразу завел мотор.
— Ты странная девушка, — вдруг сказал он.
— Почему? Потому что не растаяла в твоих объятиях? — чуть насмешливо спросила она. — Или ты решил, что раз я приехала из «веселого Парижа» и работала там в кабаре, значит привыкла к подобным вещам?
— Нет, совсем не в этом дело. Ты ни капельки не похожа на девушку, с которой можно проводить время просто так, — угрюмо произнес он. — Я просто… о, черт! Теперь ты наверняка будешь презирать меня за легкомысленность.
— Не вижу для этого никаких причины, — ответила Джоанна. — То немногое, что я о тебе узнала, мне нравится.
— В самом деле?
— Да. Кажется, я тебе нравлюсь, и меня это радует. В остальных я пока не уверена.
Нил хотел что-то ответить, но передумал и завел мотор.
— Послушай, может быть заедем куда-нибудь выпить? — через некоторое время предложил он.
— Хорошо. Но ты же за рулем.
— Стакан пива мне не повредит. Я знаю вполне приличный паб недалеко от дома. Не волнуйся. Я, конечно, не святой, но к бутылке еще не пристрастился.
Паб оказался замечательной старинной харчевней, избежавшей ужасов модернизации. В обшитом дубовыми панелями зале было пусто, но из курительной комнаты слышался неразборчивый гул голосов и звуки игры в дартс. Джоанна села на скамью у открытого очага, Нил заказал себе стакан светлого пива, а Джоанне — бокал «пиммз» [9].
— Мне здесь нравится. Именно так я представляла себе провинциальную Англию, — сказала она, когда Нил присоединился к ней. Она окинула взглядом спортивные афиши на стенах и медные котелки у очага.
— Неплохо, — согласился Нил, — но я променял бы это место на одно из ваших парижских бистро. Расскажи мне о кабаре, где ты работаешь. Наверное, это заведение для избранных. Я не могу себе представить, как ты танцуешь, прикрывшись веером.
Джоанна удивленно уставилась на него, потом громко рассмеялась.
— Нет, мне не приходится делать ничего подобного. Но все равно мне думается, что здесь многие не одобрили бы мою работу. Отец часто говорил, что англичане — самые великие лицемеры. За границей они восторгаются всем остреньким и горяченьким, а дома сразу делаются чопорными. Это так и есть?
Нил усмехнулся.
— Похоже на то. Наверняка даже старина Чарльз перестает считаться с условностями, едва оказывается за границей.
— Чарльз? Он-то не показался мне чопорным, — задумчиво произнесла Джоанна. — Он иногда бывает суровым, любит настоять на своем, но ограниченным я бы его не назвала.
— Нет, главный его недостаток — скупость, — мрачно заметил Нил. — Он легко тратит собственные деньги, но во все глаза караулит, как бы мы не растратили свои.
— Ваши? Но какое отношение он имеет к вашим деньгам?
— Самое прямое. Понимаешь, дед разделил свое имущество между нами. Бабушка получила дом и большую часть средств, мама — достаточно денег, чтобы безбедно жить до конца своих дней. Чарльз ничего не получил, да и не нуждался в этом. А нам троим были выделены равные доли, которыми мы можем пользоваться только с одобрения опекунов. Одним опекуном является наша мать, а другим, к несчастью, Чарльз.
— Но опека ведь не может длиться вечно. В конце концов ты получишь право распоряжаться деньгами по своему усмотрению.
— Вот именно, «в конце концов», — грустно усмехнулся Нил. — Опека над моими деньгами кончится, когда мне исполнится тридцать, а до этого еще пять лет. Сестрам нужно ждать того дня, когда они выйдут замуж… при условии, что Чарльз одобрит их выбор. Наш дед нарочно закрыл нам доступ к деньгам. Но к этому мы были готовы. Неприятно, что сторожем он поставил Чарльза. Мамино согласие ничего не значит — Чарльз все равно может наложить вето. Она, кстати, тоже не имеет права трогать свой капитал, получает только проценты. А бабушка в Чарльзе души не чает, так что она нам не помощница. Короче говоря, деньги у нас есть, но тратить их мы не можем.
— Понимаю. Это, наверное, очень раздражает, — согласилась Джоанна. — Если бы ты получил деньги, ты, конечно же, сразу уехал бы в Лондон и занялся живописью?
— Точно, — ответил Нил.
— Но почему Чарльз возражает? Не верит в твой талант?
— Черт его знает, — пожав плечами, сказал Нил. — Он не говорит прямо, но, возможно, в этом-то все и дело. Его главное возражение заключается в том, что живописью на жизнь не заработаешь, во всяком случае пока не добьешься успеха. А мне наплевать, заработаю я себе на жизнь или нет, мне бы только снять мастерскую и иметь на обед корку хлеба.
Джоанна улыбнулась.
— Но ты никогда не жил в бедности, верно? И тебе придется думать не только о себе. Когда-нибудь у тебя будут жена и дети; ты не можешь рассчитывать, что они будут сыты воздухом.
— Брак не для меня, — прямо заявил он.
— Как ты можешь зарекаться? Разве ты застрахован от любви?
— Пожалуй, нет, но жениться вовсе не обязательно, — рассмеялся Нил.
— Конечно, особенно такому прожженному гуляке, — съязвила Джоанна. — Но нам уже пора возвращаться, а то бабушка будет беспокоиться.
Когда они шли к стоянке, Нил вдруг пожал ей руку.
— Ты просто прелесть, Джоанна, — тепло сказал он. — Между прочим, когда тебя будут представлять соседям? Ты же не можешь все время проводить с бабушкой.
Джоанна и сама думала об этом. А сейчас она решилась высказать свои сомнения.
