родители пришлют эти деньги ему. Однако Хомутинников в прошлом месяце уже использовал этот ход, повторять не стоит, иначе «усекут» и больше денег посылать не станут.
А деньги сегодня нужны до зарезу, магазины ломятся от напитков и фруктов, на Олины деньги он не рассчитывает, хотя она не откажет, если попросить.
Прысенко только что вернулся из поселка, купил себе часы «Вымпел» на двадцати трех камнях и в золоченом корпусе.
— Сколько стоят? — поинтересовался Хомутинников.
— Пятьдесят рублей.
— Дороговато. А впрочем… Да, это идея! Слушай, друг, одолжи на один день, — попросил он Прысенко.
— Зачем?
— Надо. Я тебе их на вечерней поверке верну.
Прысенко пожал плечами и протянул часы:
— Пожалуйста.
— Вот спасибо, выручил! — Хомутинников сунул часы в карман и пошел разыскивать начальника плавсредств.
Капитан-лейтенанта Борисова он нашел в канцелярии.
— Товарищ капитан-лейтенант, разрешите обратиться?
— Обращайтесь.
— Прошу вашего указания бухгалтерии, чтобы мне выдали пятьдесят рублей. В магазине появились часы «Вымпел», плоские, на двадцати трех камнях. А у меня никаких нет. Вот и хочу купить.
— Сколько у вас на книжке?
— Восемьсот сорок два рубля.
— Хорошо, потом покажите часы мне, я тоже хочу купить, у меня видите, какие старенькие?
У него и в самом деле были старенькие часы «Победа».
— Кстати, — сказал Борисов писарю, — выпишите зарплату всем.
Выйдя из канцелярии, Хомутинников побежал в кубрик переодеваться.
В кубрике солдаты расставляли скамейки.
— Зачем это?
— Кино сейчас начнется.
— А кто же крутить будет? Голубев-то в санчасти.
— А вот товарищ мичман.
Мичман Туз заряжал в «Украину» пленку. Этот Туз поистине универсален. И все-таки Хомутинников съязвил:
— «А вы ноктюрн сыграть могли бы на флейтах водосточных труб?»
— Вот уж чего не могу, того не могу, — чистосердечно и добродушно признался мичман. — Но играть научусь. Не хуже вот Валеева.
19
Он и в самом деле купил баян, достал самоучитель и терзал этот баян почем зря. Оксана Григорьевна взмолилась:
— Оставь ты его, Петя. Все равно за ними не угонишься. Они вон консерватории да институты пооканчивали.
— Вот и мне надо учиться.
— Да ведь ты и так сколько учился! Приходишь поздно и дома все с книжками и с книжками. Ну пока учился в вечерней школе, я молчала — надо. Теперь и школу закончил, в институт поступил. Тоже надо. Но зачем тебе курсы шоферов, киномехаников, а теперь еще и баян?
— Пойми, Ксана, я воспитатель.
— Хорош воспитатель, своих детей только спящими и видишь, а Гришка вон уже курить начал. — Она заплакала.
А тут еще зашел Николай Козырев, и Оксана пожаловалась ему.
С Николаем разговаривать легче, он понимает.
— Захожу утром в кубрик, спрашиваю у дневального, где Котельников. «В кулуарах», — отвечает. «Где?» «В колидоре», — говорит, а у самого бесенята в глазах прыгают. Думает, не догадается мичман, почему он эти «колидоры» ввернул. Не-е-ет, Коля, не легче, а труднее стало нынче работать. Раньше, лет десять назад, я бы этого солдата поставил по стойке «смирно», отчитал как следует да еще на губу посадил. Для внушения.
— А сейчас что сделал?
— Ничего особенного. Я ему популярно объяснил, что французское слово «кулуар» в переводе на русский язык означает боковую залу, коридор в парламенте или театре. Во множественном числе означает парламентскую среду. Солдат этого не знал.
— Здорово ты его поддел! Это, пожалуй, похлестче «губы» подействует. Мастак ты на эти штуки, Петро!
— На том стоим. А учиться надо, иначе я как воспитатель только оборону буду держать. А победы можно добиться только в наступлении.
— Да на кого наступать-то? — вмешалась Оксана Григорьевна.
— На многое. Например, на пережитки прошлого в сознании людей. Вот, скажем, ты начинена ими, как пирог капустой. Сама увязла в быте и мужу не даешь учиться. Опять же ревнуешь.
— Это к кому же? — поинтересовался Николай.
— Да к твоей жинке! Помнишь, мы на Новый год с ней танцевали? Так моя-то всю ночь пилила.
— Гляди, я те бока-то намну! — сказал Николай и расхохотался.
— А ну вас, — махнула рукой Оксана Григорьевна. — Я с вами серьезно, а вы зубы скалите.
Она принесла еще пирогов с капустой, подрезала сала, заново заварила чай.
— Вот сама пойду работать, тогда узнаешь. На одних консервах посидишь, не то запоешь. И про пережитки еще не раз вспомнишь, когда сам себе будешь и обед готовить, и белье стирать, и хозяйство вести. Я хотя и увязла в быте, но, если бы я твой быт не тянула, ты так и остался бы с семилеткой.
— Вот это верно! — сказал мичман и обнял жену. — Видал, Коля, какая у меня жинка?
— А на мою заришься, — сказал Николай и опять захохотал.
Кто-то постучался, мичман встал, пошел в коридор открывать дверь. Вернулся он тут же и начал торопливо одеваться.
— Что еще стряслось? — спросил Николай.
— Хомутинников из увольнения не вернулся.
Когда Туз прибежал в канцелярию, Борисов спросил:
— Где он может быть?
— Да есть тут у него одна. Бетонщицей работает. Я поеду к ней.
Но Туз не успел выйти из канцелярии, как туда ввели Хомутинникова. Он еле держался на ногах, налившиеся кровью глаза уставились в одну точку.
— Уложите его спать, — сказал Борисов солдатам, поддерживавшим Хомутинникова под мышки.
Однако рулевой уперся, он порывался что-то сказать, но слова у него получались мятые, сначала никто ничего не мог понять, только потом догадались, что он говорит о каких-то часах.
— Во! — Он закатал рукав и показал часы.
— Ладно, идите спать, — сказал Борисов.
Хомутинников оттолкнул поддерживавших его солдат и шагнул к двери. Однако ноги совсем перестали его слушаться, он споткнулся. Солдаты опять подхватили его и вынесли из канцелярии.
На следующее утро Борисова вызвал опять появившийся на стройке Жаров. Кроме самого Жарова в кабинете сидели Щедров и Савкин.
