возраста не стоит лишать себя свободы.
Теперь он надеялся, что ему удастся жениться не позже, чем через месяц — в июле.
В нем росло волнение; он отбросил печальную мысль и возбужденный и радостный стал болтать с Фернандой.
Она осознавала, что в ней говорит зависть, хотя она никогда не собиралась быть женой Макса и очень любила Сенту.
Великолепие летнего дня казалось Фернанде насмешкой над ней. Случайно замеченные взгляды ее спутников больно кольнули сердце.
«Дойти до того, чтобы так терять самообладание!»
В «Апенраде» они пили чай, сидя в большом старом саду отеля под яблонями.
— Мне страшно нравится жизнь за границей и иностранный язык, — сказала Сента. — Все так интересно, так волнует, все — даже непонятные слова.
Лукаво поглядывая на Макса, Фернанда спросила:
— Хотели бы вы навсегда остаться за границей? Например, выйти замуж за иностранца?
— Это совет или предупреждение? — осторожно спросил Макс.
— Ни то, ни другое, — с улыбкой ответила Фернанда. — Я просто хочу прервать наше молчание.
Она чувствовала себя утомленной присутствием влюбленных и многозначительным молчанием. «Как скучны любящие люди», — сердито думала она. Достаточно вспомнить успехи Макса, беспрерывной нитью сопутствующие ему с момента, когда он восемнадцатилетним юношей начал свою светскую карьеру. Ей самой известны три, нет, четыре его романа. «Это ненадолго, — говорила себе Фернанда. — Да и как может быть иначе? У Сенты, наверное, будут дети, и этим кончится их роман. Макс, преданный, слишком даже преданный, прекрасный муж, но не любовник более, вернется к своим прежним привычкам и увлечениям и на этом оборвется эта глава его жизни».
Макс обратился к Фернанде:
— Мисс Гордон хотела бы осмотреть замок.
— Хорошо. Пойдите с ней, а я останусь в авто.
Она простилась с ними, улыбаясь, закурила папиросу и продолжала свои размышления над будущим, казавшимся ей неизбежным.
Макс и Сента вместе пошли во двор замка Зондербург. Замок был построен квадратом, и его толстые мрачные стены носили следы бесчисленных сражений между датчанами и немцами.
Макс указал на одну из бойниц.
— Это место в течение семи столетий буквально заливалось целыми потоками крови.
Сента посмотрела, но не на это место, а на его мускулистые сильные руки, на одном из пальцев которых было кольцо с печаткой.
Она сказала мечтательно:
— Какими отдаленными кажутся теперь войны.
— Надеюсь, — ответил серьезным голосом Макс. — Хотя мне кажется, что военное дело — мое призвание. Глядя теперь на эти стены, уснувшие в солнечном блеске и спокойствии, и вспоминая, что было время, когда здесь происходили самые ужасные события, невольно возникает мысль: за что человечество страдает?
Когда он замолчал, то спокойствие, о котором он говорил, показалось ясно ощутимым.
Макс не предполагал, что здесь в этот момент он будет просить Сенту стать его женой. Но вопреки своей воле, он взял ее руки в свои, крепко сжал их и дрожащим голосом сказал:
— Я люблю вас.
Кровь бросилась ему в голову.
Он не мог расслышать ее ответа, но увидел, как двигались ее губы и скорее почувствовал, будто она сказала: «Поцелуй меня».
Он привлек ее к себе, наклонился и нежно поцеловал ее рот. Они долго стояли, держась за руки, не говоря ни слова.
Макс был бледен как мел. Его охватило волнение, до сих пор неизведанное им. Только теперь, в эти мгновения, он ясно понял, как сильна, как бесконечна его любовь к Сенте.
Почти резко, с блестящими глазами и чуть дрожащими губами, он спросил:
— Действительно ли вы меня любите?
Впиваясь в него глазами, Сента ответила:
— Я полюбила вас с первой минуты нашей встречи, неделю тому назад.
Он покачал головой. Сента, думая, что он сомневается, храбро продолжала:
— Нет, правда, я вас люблю. Знаете ли вы, о чем я думала перед тем, как вы меня поцеловали и сказали мне о своей любви: шум волн напомнил мне тот первый день, когда мы встретились… Моя любовь к вам была так сильна, что я задыхалась и мне казалось, что волны шумят надо мной и поглощают меня. Так сильна была моя любовь.
— Сента! — его голос дошел почти до шепота. Она почувствовала, как он дрожит. Он страстно привлек ее к себе. Она увидела, как закрылись его глаза, и услышала шепот:
— Смею ли я? Я должен!
И он поцеловал ее, вкладывая в поцелуи почти отчаяние любви.
Макс и Сента были одни во дворе старого замка. Чайки кричали над ними, мелькая серебряными бликами на фоне голубого неба.
— Весь мир кружится передо мной, — прошептала Сента, когда губы их разомкнулись. Этим поцелуем была запечатлена помолвка.
— О, Макс…
Глядя на ее бледное лицо, ему казалось, что она сейчас упадет в обморок; но Сента рассмеялась и вдруг показалась ему маленьким лукавым чертенком.
— Нет, я не упаду.
Они вместе подошли к каменной ограде и сели, держась за руки.
Делая вид, что он очень серьезен, Макс обратился к ней:
— Сента, вы, вероятно, одна из тех женщин, которых можно целовать только очень осторожно.
Сента покраснела и прошептала:
— Мне нравилось это обморочное состояние. Оно было так божественно.
— Как вы, Сента, смотрите на меня, — сказал Макс, глядя ей в глаза.
Она посмотрела на него.
— Меня страшно волнует, когда я на вас смотрю — захватывает дыхание и мое сердце плачет.
— Вы слишком чудесны, чтобы быть настоящим человеком.
— Но я — человек.
— В том-то и чудо, наполняющее меня счастьем.
— Неужели я действительно даю вас счастье, столько счастья?
— Хотите, чтобы я опять заставил вас почувствовать мир, кружащимся перед вами, чтобы доказать вам это?
— О, да!
Смеясь, он поцеловал ее.
Но смех замер на его губах, так как в его объятиях трепетала страсть молодости, единственно чистая, единственная, вполне истинная страсть в мире.
Глядя на Сенту, на ее изменившееся и сияющее лицо, он сказал:
— Всю свою жизнь я буду помнить этот час и это место.
Сента сжала его руку.
— Макс, когда я буду старой, действительно старой, через десятки лет, мое сердце будет шептать мне об этом чудном часе. В нем всегда запечатлеется картина этих мест и вечно я буду слышать шум волн и крик чаек, и ваш голос, говорящий мне: «Я люблю вас».
Они оба сильно вздрогнули, когда их окликнула Фернанда.
— Ну что? Уже конец, надеюсь? Нам пора. Я никогда не видела более выразительных спин.
Макс повернулся к ней и засмеялся: