Клятва Филя
— Значит, конец? — спросил Филипп Дюран очень тихо.
Он сидел на подоконнике и наблюдал за тем, как Ди укладывала свои вещи.
— Но я никогда не забуду вас, — добавил он неожиданно.
Ди глубоко вздохнула, наклонившись над жалким коротеньким пальто.
— Не расскажете ли вы мне, Ди, что с вами случилось? — спросил Филипп осторожно.
Его пальцы, разминавшие папиросу, задрожали, когда он заметил слезы, набежавшие при этих словах на глаза Дианы.
— Мне не о чем рассказывать, — ответила она с деланной беспечностью. — Я прожила некоторое время на Сауз-стрит, а сейчас еду к отцу. Мне очень грустно, но… так надо.
— Хорошо, но почему вы едете? — настаивал Филипп.
Ди села на стул и внимательно посмотрела на него. Он заметил, как она похудела, какими огромными казались глаза на ее осунувшемся личике.
— Потому, что в жизни люди часто «ведут игру». Я тоже научилась этому. Вот и все.
Ди поднялась, подошла к окну и облокотилась о подоконник. Спустились сумерки. Ее лицо оставалось в тени.
— Помните, Филь, тот первый вечер, который вы провели здесь? — спросила она. — Тогда сиреневый куст был весь в цвету, теперь он покрыт пылью и увядшими цветами. О, Филь, почему все самое прекрасное в жизни недолговечно? И как побороть свои чувства, когда это необходимо?
— Нельзя приказать сердцу молчать, — сказал Филипп, низко склонив к ней лицо. — Даже если знаешь, Ди, что чувство твое вполне безнадежно.
— О, Филь, не надо, прошу вас, не надо, — прошептала Диана.
— Я не буду, — сказал он, силясь улыбнуться. — Мне кажется, я испугал вас. Я думал, вы знаете, что я готов не только умереть за вас, но отдать вам всю свою жизнь, до последнего мгновенья, готов работать для вас до полного изнеможения. Вот что я чувствую. Но вас это не должно беспокоить, ведь это касается меня одного, Ди…
— Хорошо, что я уезжаю, — сказала она уныло. — Мне кажется, я похожа на ту ракету, которая никогда не вспыхивает вовремя, а если загорается, то причиняет только вред.
Она отвернулась от окна и подошла к наполовину уложенному чемодану.
— Принимайтесь за работу, — сказал Филь решительно, — а то вам никогда не поспеть к поезду.
— Вы ведь послали телеграмму?
Он утвердительно кивнул головой.
— Да, конечно. По адресу отель «Англетер». Ди, обещайте мне одну вещь!
— Какую? — спросила Ди.
— Обещайте, что ко мне первому обратитесь за помощью, если когда-нибудь снова очутитесь в беде.
— Обещаю вам это, — машинально промолвила Ди.
Он соскочил с подоконника, подошел к ней и опустился на колени подле нее, на грязный, неровный пол. В маленькой душной комнате было уже почти темно, но он мог еще ясно различить ее бледное лицо и усталые невинные глаза.
В эту минуту в нем проснулось какое-то новое чувство, возможно, наследие одного из его отдаленных предков, рыцаря-крестоносца, сражавшегося во имя дамы своего сердца и умиравшего с ее именем на устах. Он схватил край ситцевого платья Ди и нежно прижал его к губам жестом, полным обожания, лишенным всякой театральности.
— До самой своей смерти я буду служить вам, — сказал он очень тихо.
На вокзале Чаринг-Кросс было еще более жарко, чем на лишенных свежего воздуха улицах. Огромные фонари ослепительно сияли, снопы голубовато-белого света то опускались, то подымались, словно зубы огромной жующей пасти. Толпы итальянцев, группы французов разговаривали, жестикулируя, у вагонов третьего класса. У Ди тоже был билет третьего класса, и Филь старался найти ей угловое место. Отдав проводнику весь свой наличный капитал, он добился того, что тот предоставил Ди место, занятое было каким-то другим пассажиром, и ее небольшой чемодан водворили в угол. Позади линии ослепительно горящих фонарей ряды железнодорожных рельсов уходили в темноту, к морю, в широкий мир надежд и возможностей.
Филь приготовил Ди бутерброды, купил ей на дорогу несколько недорогих книжек, разложил ее вещи. Теперь он стоял рядом с ней без шляпы. Очень высокий, он казался еще выше из-за своей худобы. Его светлые волосы блестели в ярком свете фонарей, серые глаза сияли на тонком лице.
— Вы были для меня дорогим другом, Филь, — сказала Диана.
Он ответил ей улыбкой:
— Оказать услугу товарищу, который спас тебе жизнь, — небольшое испытание для истинной дружбы.
Пассажиры начали занимать места. На платформу вышли пассажиры первого класса, для которых места были оставлены заранее; услужливые носильщики тащили впереди них дорогие чемоданы и несессеры.
Раздался свисток паровоза.
— Пишите мне, — произнес Филь срывающимся голосом.
— Обещаю вам это, — сказала Ди.
Она вошла в душный, плохо освещенный вагон. Филь остался у открытой двери; лицо его было теперь в тени.
— Сейчас поезд тронется, — сказал он.
Он стоял неподвижно. Ди старалась всеми силами хотя бы в эту минуту не думать о Гюге, прогнать от себя воспоминание о его поцелуях и прикосновениях.
Раздались возгласы кондукторов, послышался шум шагов, хлопанье дверей, смех и последние слова прощания.
— Филь! — крикнула Ди.
Он подошел ближе к вагону; она увидела его глаза, с выражением мольбы устремленные на нее, и еще раз почувствовала, какая благородная и самоотверженная душа скрывается под этой скромной внешней оболочкой.
— Я не поцеловала вас на прощанье, — сказала Ди дрогнувшим голосом. — Идите сюда, скорее!
Он встал на подножку вагона, она наклонилась и, взяв его голову в обе руки, крепко поцеловала в губы.
— Сходите, — раздался громкий голос, и Филь соскочил со ступеньки вагона.
Несколько мгновений он шел рядом с поездом.
— Клянусь вам этим поцелуем, — воскликнул он, — когда бы и на какую ничтожную роль я вам ни понадобился, я всегда буду к вашим услугам!
Поезд пошел быстрее, Филь побежал, чтобы не отстать от него.
— Прощайте, — закричал он, и среди шума и грохота колес голос его ясно донесся до нее, — каждую минуту я буду ждать вас!
Море было спокойно, и Ди благодарила за это судьбу. Она провела ночь на палубе, сидя на чьем-то сундуке и наблюдая, как постепенно гасло в волнах отражение огней парохода, пока, насколько мог хватить глаз, не стало видно ничего, кроме морской глади. Не стоило больше бороться с воспоминаниями. Теперь, когда Ди была совершенно одна, они победно овладели ее сердцем и сознанием. Ди снова переживала те недолгие минуты, когда она и Гюг забыли все окружающее, забыли весь мир, чувствуя только счастье близости…
На некоторое время этот восторг заставил Ди забыть о предстоящих мучительных днях. Но когда она достигла, наконец, Парижа и медленно передвигалась с одного вокзала на другой по огромному шумному городу, ее снова охватил ужас одиночества, она опять почувствовала себя несчастной.
Итак, любовь — это страстное желание, причиняющее острую боль; это — беспрерывная жажда услышать голос, почувствовать прикосновение любимого; это — ужас перед пустыми днями, лишенными
