вползла крайне неприятная мысль, что Мишка заодно с Гусем. Заодно с ними и Фёдор. А Толик слишком пьян, чтобы просто врубиться в суть происходящего. И ещё у него все их деньги. Действительно, зачем делиться, если можно под шумок взять всё и сразу?
«Что там?» - спросил он сдавленно, чувствуя, как у него всё абсолютно пересохло, отчего даже два коротких звука дались ему с огромной проблемой.
«Там куча трупов», - ответил Толик не без истерических ноток в голосе.
Факер глянул на Фёдора – мелкий выглядел пришибленным и вряд ли был готов воплотить в жизнь гнусные планы Мишки, который, наоборот, выглядел максимально трезво и сосредоточенно, идя чуть впереди, ведя их за собой куда-то, однако не поворачиваясь полностью спиной, понимая, что если бухой тугодум Толик и не просечёт их планы, то это может сделать всегда критически настроенный к происходящему Факер.
«Как-то неправильно мы идём», - сказал он неуверенно, остановился и зачерпнул снега, оглянувшись – они отошли от клуба достаточно далеко, и теперь находились на абсолютно не ориентируемой и, значит, неконтролируемой территории, а деревья, заборы и покосившиеся силуэты домов, сливались в одни сплошные непроходимые джунгли. Кроме Луны и звёзд ничто не освещало их путь: все окна были темны, как безмолвствовали должно быть уже многие годы слепые старомодные уличные фонари ещё советской эпохи.
Он откусил снега, радуясь, что не захватил вместе с ним собачьей мочи или дерьма. От холода заболели зубы. Факер скривился и уставился на Мишку, думая, что разумнее всего – уебать его первым и, как только Толик выйдет из состояния тормоза, закосить его вдвоём, а потом, взяв за жабры Фёдора, организовать побег из этих проклятых мест.
Сделав несколько быстрых шагов, внезапно, Мишка остановился и замер, уставившись куда-то. Факер подумал, что ему следовало бы прихватить с собой на такое дело хотя бы отвёртку, с которой, в отличие от заточки, было не страшно оказаться в лапах мусоров.
Хотя, как он сам прекрасно понимал, заточку и даже ствол можно было спокойно носить едва ли не ежедневно, просто ответьте себе на вопрос: а когда вас в последний раз обыскивали менты? Разумеется, если это не футбол или какие-то массовые мероприятия, а обычная пердь, как эта, где перо, не говоря уже о травматике, было явно не лишним и как-никак гарантировали безопасность в мире весьма диких нравов.
Факер подошел ближе, без особых надежд осматривая окутавшую его тьму в поисках палки или ещё чего-нибудь, чтобы побыстрее завалить Мишку. Толик и Фёдор отстали метров на десять, отчего ему нужно было действовать максимально быстро и попытаться не только вырубить хозяина, но и поймать его мелкого сообщника, который мог подрезать у его пьяного товарища лэвэ и сбежать. Ищи его потом. К тому же, Факер понимал, что выбраться отсюда без Фёдора им всё равно не удастся, поэтому мелкого нужно было брать живым и, желательно, невредимым.
«Что там?» - спросил он вкрадчиво, приближаясь к Мишке, думая, как бы сподручнее его уебать, яростно по кадрам перебирая свои следующие действия, стараясь выстроить мысленный хронометраж, и сделать всё как по нотам: сначала максимально загасить оппонента с нескольких ударов – свалить с ног и целиться в лицо, потом – ловить мелкого и аккуратно бить его, чтобы привести в чувство, после – возвращаться к тачке, и отсюда домой.
В голове всё выглядело очень складно и быстро – как в кино.
На секунду Факер даже замечтался о своём кофейном диване и парочке напасов.
«Да, нужно будет конфисковать у них немного дудки за моральный ущерб», - подумал он и уже, было, собрался с мыслями, чтобы напасть на Мишку, как тот вдруг, не оборачиваясь и не говоря ни слова, вновь двинулся, свернув направо в темноту.
Факер увидел, что всё это время, растянувшееся в его голове до шизофренической бесконечности, тот просто раздумывал как лучше уйти у перекрёстка – направо или налево.
«Почему бы нам просто не уехать?» - он догнал Мишку и дёрнул его за локоть, устав разгадывать этот чёртов ребус, который ко всему сегодняшнему дерьму в придачу конкретно сводил с ума, из-за чего Факер едва не завалил его просто так, поддавшись разыгравшейся паранойи.
Тот остановился.
«Можно перекурить», - спокойно ответил он, доставая пачку сигарет.
К ним присоединились Толик и Фёдор.
«Кажется, мы нормально оторвались», - сказал его товарищ, всё так же дрожа.
«За нами никто и не гнался», - оборвал его Мишка.
«Ну, всё равно. Ты бы видел, что там было», - сказал он, безумно вращая глаза и таращась на Факера.
«Как бы, я вас и предупредил», - сплюнул Факер.
«Я вас отведу к подруге. Двигать к нам – опасно. У нас был Гусь, его там могли видеть», - сказал Мишка.
«Мы бы сели на тачку и свалили», - неуверенно сказал Факер.
«Во-первых, дорогу, вернее – то, что вместо неё, занесло – у вас больше шансов застрять где-то, выезжая. Во-вторых, пока вы доедете до города – уже будет дан сигнал, и на въезде менты станут проверять каждую машину, и уж вашу колымагу – точно», - спокойно разъяснил тот.
«И что изменится к утру?» - начал злиться он.
Вся эта тягомотина вновь начала наводить Факера на мысль, что Мишка явно что-то мутит.
«К утру изменится всё. Там вас никто не станет искать, в отличие от нашей хаты, где нужно будет ещё прибраться. Без вас мне будет проще это сделать. У нас есть ещё минут пятнадцать, раньше в клуб менты вряд ли приедут, поэтому давайте поторопимся, тут недалеко осталось», - сказал он, и вновь энергично пошел вперёд, разрезая снежную мглу, не оставляя им других вариантов, кроме как следовать за собой.
Бредя за ним следом, Факер угрюмо думал, что песенка из мультика, утверждающая, что жадность – это плохо, начавшая самовольно играть в его голове, явно над ним издевается.
Главное принципиальное изменение в постсоветском сознании – это исчезновение грани между понятиями работать - делать дело, и зарабатывать деньги.
И вот теперь, вместо того, чтобы заниматься чем-то полезным – хотя бы создать семью, хотя бы сидеть и писать мудрые книги (даже литературные конкурсы старались завлечь авторов не возможностью опубликоваться, а денежными премиями, убивая тем самым саму суть писательства), анализируя в них собственные ошибки, тайно надеясь, что вся эта проповедь не будет отвергнута раздражительной, потерявшей интерес к просветлению, воспринимая его как морализаторство толпой, а наоборот – поможет кому-то стать лучше, бросить наркотики и бухло, научиться уважать родителей и хороших девушек, - вместо всего этого он брёл посреди этой бессовой трясины. Противнее всего было то, что в данной ситуации мало что зависело от него самого, и поэтому вновь приходилось полагаться на случайность, абсурдное совпадение которых было аномально много за последние сутки - ещё с тех пор, как он впервые нажрался в кабаке в центре так называемого креативного класса.
***
Наконец, они остановились возле глухих ворот и Мишка, проделав какие-то манипуляции с ручкой калитки, впустил их во двор. Неказистый одноэтажный дом – не чета тому, где они жрали самогон, - заброшенный на самую окраину их муниципального мирка, безмолвно спал. Факер глянул вдоль двора: разглядеть что-либо в густой темноте, на фоне которой вновь повалил снег, было невозможно.
Он задрал голову – небо заволокло громадными тучами, отчего пространство вокруг суживалось, заполняясь ледяным мраком.
Мишка быстро взбежал на крыльцо и постучал в дверь. Через пару секунд, будто их ждали, в одном из занавешенных окон, так что разобрать, что происходило в доме, было невозможно, зажегся свет, после чего едва слышно зашуршал замок, и дверь отворилась, пролив на их лица дорожку электрического света, отчего ослеплённый на мгновение Факер даже зажмурился.
На пороге стояла девушка, несмотря на свою молодость далёкая от холодной русской или жгучей украинской красоты. Она куталась в какой-то грязный и липкий на вид свитер, утопая в широких, явно мужских спортивных штанах. Приблизившись, Факер увидел, что ей лет двадцать, входя же в дом, он уловил почти утерянный с прошлого утра аромат дешевых духов и каких-то сладостей, должно быть – овсяного печенья. Вблизи она уже не казалась той бесформенной кучей тряпок, как со двора, да и её лицо было весьма симпатично и ещё практически нетронуто пороками и слабостями, к которым многие в её годы уже успели скатиться.
И, главное, у неё было всё в порядке с зубами, что тоже было в перди редкостью.
В детстве и аж до полового созревания и первых подростковых поллюций, его частенько вывозили на несколько месяцев в село – попить молочка, подышать свежим воздухом, поесть ягоды и всё в том же духе. Возможно, он продолжал бы практиковать подобный здоровый отдых вдали от города фактически наедине с природой, да вот только в 1990-е их село, где от какого-то двоюродного деда у них осталась тётка, сдающая им за чисто символическую плату большую часть дома, благополучно сгнило, так что выезжать больше было некуда. Пожалуй, его самые радостные сны, случающиеся иногда в перерывах между кошмарами, когда на улице не было слишком жарко, холодно или сыро, были связаны именно с теми летними месяцами в селе.
Только вот, несмотря
