предупреждаю вас, Камилла Лопес, что вы имеете дело не с кем-нибудь, а с Артуро Бандини, писателем. Запомните это, будьте так любезны.
Миссис Харгрейвс разменяла мой чек. Я погасил задолженность и оплатил ренту за два месяца вперед. Она выписала мне квитанцию, но я отмахнулся:
— Пожалуйста, не беспокойтесь, миссис Харгрейвс. Я доверяю вам целиком и полностью.
Но она настаивала, и я сунул квитанцию в карман. Затем достал пять долларов и положил ей на стол.
— Это вам, миссис Харгрейвс, за то, что вы были так терпеливы.
Теперь запротестовала она.
— Не смешите! — и протянула деньги обратно.
Я не взял и направился к выходу, она выскочила за мной на улицу.
— Мистер Бандини, я требую, чтобы вы забрали эти деньги.
Фи, какие-то пять долларов — пустяк. Я замотал головой:
— Миссис Харгрейвс, я категорически отказываюсь брать их.
Мы спорили и торговались, стоя под палящим солнцем посередине тротуара. Она была непреклонна. Она требовала забрать деньги. Я снисходительно улыбался.
— Мне очень жаль, миссис Харгрейвс, но я никогда не меняю своих решений.
Она ушла бледная от гнева, держа пятидолларовую купюру между пальцев, словно несла за хвост дохлую мышь. Я стоял и качал головой. Пять долларов! Из-за каких-то ничтожных грошей беспокоить Артуро Бандини, плодовитого автора великого редактора Хэкмута.
Я направился в центр города, пробиваясь через раскаленные тесные улицы к магазину «Май». Это был лучший костюм, который я когда-либо покупал, в коричневую полоску и с двумя парами штанов. Теперь я всегда мог быть прилично одет. Еще я купил двухцветные ботинки — бело-коричневые, несколько рубашек, кучу носков и шляпу. Моя первая шляпа — темно-коричневая, настоящий фетр на шелковой подкладке. Штаны требовали доработки, и я попросил продавцов поторопиться. Все было готово моментально. За занавеской кабинки я облачился во все новое, завершив переодевание водружением шляпы. Мою старую одеженку клерк упаковал в коробку, но я отказался забирать ее. Я распорядился, чтобы они вызвали «Армию спасения» и отдали ее им, а остальные мои покупки доставили в отель. На пути к выходу я приобрел две пары солнцезащитных очков. Остаток дня я убил, приобретая разные мелочи. Купил сигарет, леденцов и цукатов. Затем две пачки дорогой бумаги, резиновых ластиков, скрепок, блокнот, маленький шкафчик-регистратор и дырокол. К этому присовокупил недорогие часы, настольную лампу, расческу, зубную щетку и пасту, лосьон для волос, крем для бритья, лосьон для лица и аптечку. Заглянув в галантерейную лавку, я пополнил свой багаж парочкой галстуков, новым ремнем, цепочкой для часов, носовыми платками, халатом и шлепанцами. Наступил вечер, я уже больше не мог тащить накупленное. Взял такси и поехал в отель.
Я утомился. Пот просачивался сквозь мой новый костюм и стекал по ногам до самых лодыжек. Но это была приятная усталость.
Я принял душ, смягчил кожу лосьоном, вычистил зубы новой щеткой и свежей пастой. Затем побрился, используя купленный крем и наконец уложил волосы, смочив их лосьоном. Некоторое время я расхаживал по комнате в халате и сланцах, раскладывая свои новые письменные принадлежности и покуривая хорошие ароматные сигареты. Да, еще я поглощал леденцы.
Курьер из магазина принес большую коробку с остальными покупками. Открыв ее, я обнаружил не только новые вещи, но и мое старое шмотье. Его я засунул в мусорную корзину. Пришло время снова одеваться. Все по очереди: новые трусы, первосортная сорочка, носки и брюки. Затем: галстук, ботинки и пиджак. Встав перед зеркалом, я надел шляпу, сдвинул ее слегка на один глаз и исследовал результат. Отражение было мне знакомо, но лишь смутно. Сначала мне не понравился галстук, я скинул пиджак и повязал другой. Но и замена меня не устроила. Внезапно я почувствовал раздражение на все остальное. Жесткий воротничок душил, ботинки давили, штаны источали запах одежного магазина и были слишком узки в промежности. С висков заструился пот, шляпа слишком сильно стискивала череп. По всему телу пошел зуд, а когда я попробовал подвигаться, одежда зашуршала, словно бумажный пакет. Мой нюх уловил резкое зловоние лосьонов, я поморщился. Черт возьми, что же стряслось с прежним Бандини, автором рассказа «Собачка смеялась»? Разве мог этот разряженный, полузадушенный клоун создать такое произведение, как «Давно утраченные холмы»? Я скинул все с себя, смыл запахи с кожи и волос и влез в старую одежду. Она была рада принять меня обратно и льнула к телу со сдержанным восхищением, а мои истерзанные ноги с легкостью скользнули в старые ботинки, как будто в мягкую весеннюю траву.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Я отправился в «Колумбийский буфет» на такси. Водитель подрулил к самому краю тротуара и остановил прямо напротив открытой двери. Я вылез и протянул ему двадцатидолларовую купюру. У него не оказалось сдачи. Я был только рад этому, потому что пока я искал купюру помельче в дверях появилась Камилла. Нечасто к дверям «Колумбийского буфета» подкатывало такси. Небрежно кивнув, я прошел в салун и сел за свой столик. Я перечитывал послание Хэкмута, пока она пыталась заговорить со мной.
— Вы сердитесь на меня?
— С чего бы это?
Она заложила руки за спину и опустила взгляд себе под ноги.
— Ничего не замечаете?
На ней были новые белые туфли-лодочки высоком каблуке.
— Они очень симпатичные, — я мельком взглянул на обнову и снова обратился к чтению.
Она смотрела на меня, надув губы.
— Извини, дела, — проронил я.
— Будете что-нибудь заказывать?
— Сигару, желательно из Гаваны.
Она сходила и принесла коробку.
— Четвертак.
Усмехнувшись, я выложил доллар.
— Сдачу оставь себе.
— Только не от вас. Вы бедный.
— Раньше был.
Раскурив сигару, я развалился на стуле и, уставившись в потолок, стал пускать кольца.
— Неплохая сигара за такие деньги.
Женский дуэт в глубине салуна наяривал «По волнам». Я поморщился и подвинул сдачу с сигары Камилле.
— Скажи им, пусть сыграют Штрауса. Что-нибудь из «Венского цикла».
Камилла взяла лишь двадцать пять центов, но я заставил ее забрать и остальные. Музыкантши были ошеломлены. Камилла указала им на меня. Они замахали руками, сияя от радости. Я с достоинством кивнул. Толстухи затянули «Сказки венского леса». Было видно, что новые туфли причинили Камилле боль.
В ее движениях не было прежней легкости и живости. Она морщилась с каждым шагом и стискивала зубы.
— Хотите пива?
— Хочу скотч «хайбол». «Сент-Джеймс», желательно.
Она переговорила с барменом и вернулась.
— У нас нет «Сент-Джеймс», но можем предложить «Баллантайн». Дорогой. Сорок центов.
Я заказал себе и обоим барменам.
— Не следует так сорить деньгами, — упрекнула она.
Я принял тост от барменов и пригубил свой «хайбол». Лицо мое искривилось.
— Сивуха.
