Матиас прошел вперед, чтобы открыть дверь, подождал, пока дон Андре положит Венецию на диван и подоткнет ей под голову подушки, а затем по кивку хозяина удалился.
Открыв глаза, Венеция увидела дона Андре. Тот немедленно протянул ей стакан с бренди.
Она отрицательно покачала головой.
— Нет, вы должны выпить, — сказал он повелительно и опустился на колени возле нее, поддерживая за плечи в вертикальном положении. — Вы выглядите совершенно измученной, и это принесет вам пользу.
Венеция закрыла глаза и склонилась к его плечу. Она бы удивилась, взглянув ему в глаза, потому что увидела бы в них нежность. Она послушно начала цедить бренди. Но все, чего ей хотелось, — это погрузиться в долгий-долгий сон. После нескольких глотков сеньор снова опустил ее на подушки.
— Побудьте здесь, Венеция. Поспите, если хотите. Я должен пойти к Аннине.
Он накрыл ее пледом и вышел. Девушка благодарно закрыла глаза, отвернулась от света и сразу уснула.
Прибыл врач, напуганный рассказом Хосе. Ему не понравился вид Аннины. Он хотел, чтобы ее забрали в больницу. Но дорога туда долгая, и дон Андре договорился о том, чтобы прибыл врач-специалист и медицинские сестры. Доктор был благодарен за то, что с него сняли ответственность.
Венеция проснулась от голоса дона Андре. Он говорил по телефону со специалистом и нанимал дневную и ночную сиделку. Сеньор повесил трубку и подошел к Венеции. Она улыбнулась.
— Ну что, вам лучше? — спросил он.
— Да, спасибо.
— Доктор хочет, чтобы вы полежали целый день.
— Честно говоря, я могла бы полежать целую неделю.
— Бедное дитя! Вы слишком устали, чтобы рассказать мне, что произошло?
— Нет, не думаю. — Она попыталась сесть и охнула, выпрямляя ноющую спину.
Дон Андре сел на кофейный столик, стоящий рядом с диваном.
— Рассказывайте, — ласково попросил он.
— Я вернулась от сеньоры де Мендосы и застала в замке переполох, поскольку Аннины нигде не было. Когда сказали, что ее лошади нет, у меня мелькнула мысль насчет того, какой дорогой она могла поехать. Из своего окна я видела, что она ездила этой дорогой раньше. Я знала, что на машине там не проехать, поэтому я поскакала за ней следом и нашла ее в реке. Она упала либо с лошади, когда переправлялась через реку верхом, либо когда переходила реку пешком. Но я думаю, что она свалилась с лошади. И мне было чертовски трудно вытащить ее из реки. Она была как гиря в мокрой одежде, а кругом валуны, на которых я все время поскальзывалась. — Венеция чувствовала, что должен быть синяк на теле, там, где она ударилась о камень, но не решилась сказать об этом сеньору.
Девочка лежала без сознания, и я не была уверена в том, что она жива. Поэтому я попробовала сделать «поцелуй жизни» и делала его, как мне показалось, бесконечно. На самом деле, вероятно, прошло всего несколько минут — я не знаю. И наконец она задышала. Какое я почувствовала облегчение! Только тогда я могла положить Аннину на мою лошадь. И если вытаскивать ее из воды было трудно, то на лошадь поднять… это чуть не убило меня… и все же в конце концов я водрузила негодницу на спину лошади, но это объясняет, сеньор, почему я упала в обморок, подобно викторианской девственнице. Уверяю вас, что обычно я в обморок не падаю.
— О Венеция, Венеция, как же вы умеете доказывать мне, что я ошибаюсь.
— В самом деле? И как же я это делаю?
— Показывая на деле свою правоту в том, что в минуту опасности требуется независимость и находчивость. Женщины в моей семье всегда ждут, чтобы за них что-нибудь сделали мужчины…
— Я, может, тоже ждала, чтобы вы что-нибудь сделали, но вас там не было.
— Они бы все равно ждали. И скажите, откуда вы знали, как делать «поцелуй жизни»?
— Мне помог короткий больничный опыт. Сестры очень смеялись, потому что предполагалось, что я применю его к мужчине. Но слава богу, он пригодился сейчас.
— Слава богу, что вы применили его, — сказал он серьезно. — Девочка могла умереть, если бы не вы, Венеция.
— Значит, я не совсем бесполезна? — усмехнулась она. — У вас, в конце концов, найдется для меня доброе слово, сеньор?
— У меня не хватит добрых слов, чтобы сказать вам то, что я чувствую к вам, Венеция. — В ее глазах, смотрящих на дона Андре, было изумление. — Но, возможно, я смогу свести их к трем словам. Я люблю вас.
Она не верила своим ушам. Должно быть, она ослышалась. Это невозможно. Она с сомнением покачала головой.
— Единственная причина, по которой я питал маленькую надежду на вашу любовь, было то, что вы вернулись, когда я пригласил вас. Была ли надежда, Венеция?
— О да, конечно! — воскликнула девушка. — Вы ведь никогда не показывали своих чувств, дон Андре.
— Не показывал? Даже когда не мог оторваться от вас?
— Это обычно бывало, когда вы на меня сердились.
— Нет. Последний раз, когда мы притворились, будто я просто искушал вас, это было для меня потворством своим желаниям. Вы хотите сказать, Венеция, что любите меня?
— Люблю, — ответила она серьезно. — Но вы сами, дон Андре, указали на те причины, по которым из этого ничего не может получиться.
— Я уверен, что мы можем отбросить их. Если я могу быть правдивым, Венеция, — а я знаю вашу страстную преданность правде, и вы напомнили мне о ней, когда настаивали на том, что ваши отношения с Анниной должны быть искренними, — то должен признаться, что долгое время боролся с собой. Это неподходящий брак, в то время как брак с моей соотечественницей, разделяющей мой образ жизни и все такое, казался желательным.
— Вы имеете в виду Фернанду? — спокойно подсказала Венеция.
— Это могла быть Фернанда. Это наверняка была бы Фернанда, если бы я не влюбился в вас. Фернанда красива, очаровательна. Но есть секрет, который я доверю только вам, Венеция, и больше никому. Она неинтересна. И я не думаю, что она любит меня. Я ей нравлюсь, мы очень хорошо ладим друг с другом, и это был бы брак, который устроил бы обе наши семьи. Боюсь, Фернанда будет разочарована. Но надеюсь, что это не разобьет ей сердце. Так что я боролся с собой и с тобой, дорогая, поэтому и отослал тебя.
— Сказав очень неприятные слова.
— Но я не мог жить без тебя. Я должен был попросить тебя вернуться.
— Но препятствия остаются, дон Андре.
— Андре, — поправил он, — мы можем отбросить «дон».
— Препятствия остаются, Андре.
— Национальность. Но ты сама сказала, что это не является непреодолимым препятствием.
— Религия.
— Англия такая языческая страна. Ты язычница, Венеция?
— Нет. Но я и не фанатичка. Это тоже не непреодолимо, Андре. Сказать тебе, что я чувствую?
— Пожалуйста.
— В некотором смысле я чувствую себя так, будто эмигрирую в другую страну. Если идешь, все время оглядываясь назад, постоянно сравнивая новое со старым и не стараясь адаптироваться к новой жизни, то потерпишь неудачу. Если же рискнешь идти вперед, не оглядываясь на то, что было раньше, то, скорее всего, добьешься успеха.
И мне кажется, что то же самое и с браком. Нужно измениться сердцем, и любовь сделает это возможным. Помнишь, как в клятве, которую произносят при венчании: «Куда бы ты ни пошел, я последую за тобой». И еще: «Твои родные будут и моими родными». Мне кажется, что здесь не может быть половинчатых решений…
— Ты в самом деле так думаешь, Венеция?
