Он осматривал берега, прибрежные пороги, подмытые корни ольхи. И нашел несколько мест, где можно было кое-как приютиться, но довольно сырых; бурная река разбивалась о скалы, и водяные брызги заполняли эти просторные впадины.
Часто останавливаясь, Лутра плыл то под водой, то вынырнув на поверхность, и прислушивался к голосу реки.
По-прежнему бушевал буран, ветер будоражил воду, но вдруг уши Лутры уловили и какой-то другой, тихий звук.
— Гу-лук, гу-лук, — доносилось издалека, и он тотчас направился туда.
В снежном вихре едва виднелись склонившаяся над стремниной высокая скала и бурный глубокий поток под нею. Место казалось неподходящим для рыбной ловли: вода не завихрилась, лишь неслась с такой скоростью, что Лутра, пока осматривался, с трудом противостоял ее течению.
—Но что это за звуки?
Скалы были темны и немы, каменное русло отполировано до полной глади, и все же снова откуда-то послышалось:
—Гу-лук, гу-лук.
И тут Лутра увидел за небольшим выступом узкую расселину, в которую вода попадала, лишь когда сильный ветер заносил туда удивленные этим волны.
Чтобы его не унесло течением, Лутре пришлось ухватиться за край камня, потом он вскарабкался наверх и втиснулся в узкую щель. Там он наконец отдышался и стал принюхиваться и прислушиваться. Тонкая сеть его чувств, улавливавшая, что происходило снаружи, напряглась до предела, но ничего опасного не уловила. Ни отраженный звук голоса быстрой реки, ни пустой воздух ни о чем не говорили, и эта их немота указывала на то, что путь открыт.
Лутра двинулся дальше; вскоре ему пришлось свернуть, потом куда-то вскарабкаться, и наконец после гнетущей близости камня он вдруг почувствовал легкость и надежность воздушного простора. Внешний мир исчез, и покати летний ливень вниз по реке большие камни, Лутру бы и это ничуть не встревожило.
Пещера, в которой он оказался, была чудесной. Дно ее покрывал слой твердого, утрамбованного тысячелетиями серого песка, стены были сухие, и только свод потемнел от изредка оседавшего на нем водяного пара.
Выдра обошла пещеру, в которой поместилась бы целая медвежья семья, продуманно выбрала угол и слегка расслабилась: теперь уже можно было отбросить всякую осторожность, и даже последняя искорка новизны, непривычности погасла в тени вековечных скал. Повернув голову ко входу, Лутра со вздохом закрыл глаза.
Когда рассвет вступил в бой с полчищем туч, Зима подняла руку, и Ветер испуганно оцепенел.
Дали облегченно вздохнули, деревья выпрямились, равнинная река успокоилась. Воробьи и овсянки покинули стог соломы, куда они забивались по вечерам, — ведь он еще хранил летнее тепло.
Люди разгребали дорожки к конюшням и свинарникам. На огородах сидели притихшие от голода вороны, — опустившись на землю, они бы потонули в снегу. Стояла тишина, тяжелая, гнетущая. Собаки не лаяли, куры не выходили из птичников, зайцы не шевелились на своем лежбище, вороны, нахохлившись, молча терпели голод, — ведь в лесу и в поле все голодали, кроме зверей, погрузившихся в зимнюю спячку, но и те спали тревожным сном: какое-то напряжение чувствовалось вокруг, и рука ужаса сжимала им сердце.
Карак и его дорогая супруга, в необыкновенном согласии отправившиеся сейчас в камыши, и на этот раз, конечно, составляли исключение: вчера они не поддались общему страху, а угнетавшее всю природу напряжение разрядили в громком скандале. Прошлой ночью, как нам известно, охотиться было совершенно невозможно. Но оба они выползли из норы. Карак, сев на опушке леса, безнадежно уставился в темноту. Инь, правда, дошла до камышовых зарослей, но вернулась оттуда, полагаясь на изобретательность мужа, но тот понадеялся на ловкость супруги, и потому Инь нашла его дремлющим в спальне их замка.
Глаза новобрачной метнули огонь, которым вполне можно было бы раскурить трубку.
— Ты спишь тут?
— А где же мне спать? — сощурился Карак. — Может, на снегу?
— Я, по крайней мере, прошла, сколько смогла. А ты, верно, дожидаешься, пока я принесу тебе поесть. Щелкай зубами. Даже блохи на тебе сдохнут от голода!
— Инь, давай не ссориться. Ты выходила из норы, и я тоже. Нельзя охотиться. — И он заискивающе приблизился к жене, но та налетела на него злым драконом.
Карак едва успел отскочить в сторону.
—Смотри у меня! — оскалила зубы Инь.
Загнанный в угол лис почувствовал, что сейчас решается
его дальнейшая участь. Он окинул внимательным взглядом все убранство замка, состоявшее из Инь и объедков найденного зайца.
Если бы он сразу перешел в наступление, ему бы пришлось нелегко. Пока что трудно решить, кто хозяин в норе. Поэтому он, благодушно расслабившись, придвинул к себе заячью голову.
—Я проголодался, — говорил его жест, и тут Инь, окончательно взбесившись, набросилась на остатки зайчатины, Карак же только этого и ждал.
Когда она ринулась к заячьей голове, на которой не осталось ничего, кроме двух торчащих ушей, лис схватил ее за загривок и хорошенько отлупил. Молодица, правда, была сильной и закаленной, но он — чемпионом-тяжело-весом.
— Отпусти! — прохрипела вне себя от ярости Инь, однако муж не отступал.
— Отпусти! — чуть погодя повторила она, но Карак инстинктивно чувствовал: теперь или никогда…
