Почему я вспомнила сейчас эти строки?
Каро, опять твои загадки. Что за «святые огни»? Кто такие «мы»? Почему твои стихи все такие печальные?
К Рождеству Нат уедет. Он будет где-то еще.
В ту ночь мне снилась Каро. Мы ходили с ней по Рождественскому рынку. Прошли мимо Санта-Клауса, раздающего подарки детям. Когда мы поравнялись с ним, я увидела, что это Нат в ватной бороде. Я тронула его за руку. «Нат, — сказала я, — познакомься: это моя подруга Каро». Я обернулась, но Каро уже не было. Лишь ее пальто лежало на земле — маленькое и пустое, точно кукольное.
И этого человека Берт сразу вспомнил: Натаниел Табан. Высокий угрюмый тип с пронзительным взглядом, обдумывающий каждое слово, прежде чем произнести его. Этот был не такое трепло, как Малле Клестоф. И не такой дурак. Его спокойный глубокий голос был обманчив. За ним чувствовалось адское напряжение каждого нерва.
Впрочем, это ничего не значило. Многие люди начинали нервничать, когда им нужно было давать показания в полиции, особенно по делу об убийстве. Это все-таки допрос, а не дружеская беседа.
Нет, он никогда прежде не слышал имени Каролы Штайгер. Имя Каро тоже ни о чем ему не говорило. Берту показалось, что фотографию Каро он разглядывал секундой дольше, чем требовалось, а фотографии Симоны и двух других быстро выпустил, будто боясь обжечься. Или испачкать руки.
— Вы мне уже задавали эти вопросы, — сказал он.
И фотографии Берт уже ему показывал. Тогда ничего особенного в его поведении он не приметил.
— Теперь у нас появилась новая информация, — объяснил Берт.
Натаниел Табан откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди. Что это значит? Спокойствие? Расслабленность? Или обструкцию? Он настолько сроднился с привычкой отмечать малейшее изменение тона, мельчайшие жесты, что даже дома не мог от нее избавиться. Это стало его проклятием.
— Что ты смотришь на меня как коп! — часто шипела Марго.
А он при всем желании не мог ничего изменить.
С молчунами было особенно трудно. Они обладали несокрушимой самоуверенностью, позволявшей им в молчании наблюдать, как жизнь идет своим чередом. Натаниел Табан был из таких. Он молча смотрел на Берта и ждал.
Раньше Берт занервничал бы, стал бы сам слишком много говорить, ослабляя давление на допрашиваемого. А потом он понял, что надо делать. Хочет молчать? Пусть себе молчит. Он тоже помолчит.
Иногда, чтобы расшевелить человека, требовалось внезапно и резко прервать молчание. Так он поступил и в этот раз, начав читать стихотворение Каро:
Натаниел Табан побледнел под своим темным загаром. Берт отметил это, но виду не подал.
— Стихотворение Каро, — сказал он, — написанное незадолго до смерти. Интересно, кто такой этот принц, нищий, шарлатан и далее по тексту?
Натаниел Табан спокойно встретил его взгляд.
— Я не разбираюсь в поэзии. — Бледность на его лице постепенно проходила.
— Жаль. А то мы могли бы вместе попробовать разгадать эти образы. А среди ваших знакомых есть поэты?
Натаниел Табан покачал головой.
У Берта ничего против него не было, кроме смутного подозрения и факта его непопулярности среди рабочих. А между тем убийце нужны мотивы, каковых Берт не видел. А может, этот Натаниел Табан сумасшедший? Он попробовал представить их вдвоем с Каро. Ничего не выходило. Жаль, что он не знал ее при жизни.
— Это вы убили девочек? — вдруг спросил он. Это был удар под дых, выстрел от бедра, который он совершил вопреки всему своему опыту и здравому смыслу.
Берт ждал от него возмущения, растерянности, иронии, наконец. Ждал, что Табан поднимет брови, усмехнется и воскликнет: «Что? Я? Какие глупости!»
Но Натаниел Табан повел себя совершенно непредсказуемо.
Он посмотрел на Берта невидящим взглядом с выражением пронзительной скорби на лице и одно долгое мгновение был целиком поглощен этой скорбью.
Берт с интересом наблюдал.
Потом Табан вдруг встряхнулся и отчетливо, делая паузы после каждого слова, проговорил:
— Я не убивал их, комиссар.
У него вышло так: Я. Не. Убивал. Их.
Но, глядя в его холодные глаза, Берт не мог отделаться от ощущения, что Табан лжет.
— Ну как там было? — поинтересовался Малле. Он знал, конечно, что комиссар приезжал снова. Все об этом знали.
— Как ты думаешь? — Натаниел саркастически усмехнулся. — Все вынюхивал, вертел носом, будто почуял след.
— Точно! — заискивающе проблеял Малле и рассмеялся. — Похоже на него.
Натаниел впервые ощутил, что Малле его боится. Иначе он хлопнул бы приятеля по плечу и заржал в полный голос. В последние пару дней он сторонился его.
Натаниел знал, что Малле тоже допрашивали, но тот, вопреки обыкновению, молчал об этом, как в рот воды набрал. Всему этому могло быть только одно объяснение — Малле его подозревает и отчаянно пытается избежать опасной темы.
«Трус паршивый», — подумал Натаниел, беря свой ящик. Он отвернулся от Малле и снова склонился над кустами клубники. Платок он забыл возле умывальника, и потные волосы падали ему на лицо. Неприятное ощущение. Приглушив окружающие звуки, он задумался. У комиссара на него ничего нет. На севере он вообще был под другой фамилией, с фальшивыми документами. Если только они проведут анализ слюны… Тогда он пропал. Жизнь в бегах. С Юттой. Готова ли она к этому? Ничего, его любовь защитит его. Он улыбнулся. Пока он любит ее, с ним ничего не случится.
Он работал сборщиком клубники! С этой мыслью Мерли бросилась домой. Если бы не мерзавец Клаудио, отправивший ее на поле купить клубники, ей бы ни за что не догадаться, что сухой цветок и листья, найденные ими в вещах Каро, были сорваны с клубничного куста.
И вдруг картинка прояснилась. Мерли часто видела сборщиков клубники, когда ездила на мельницу с Юттой. Многие покрывали волосы платками от солнца. Красная и сладкая улыбка — так вот оно что! Он ел клубнику!
Они не уберегли ее, потому что она играла в его игру. Он запретил ей говорить о нем, задавать вопросы.
