земли, появилась эта девица со стариком.
— Позволю осведомиться, чем славны наши вновь прибывшие собратья? Знаки на вашем фургоне…
— Можно толковать разнообразно, — заканчивает за нее Дара. — Я знаю. Сама рисовала.
— Что ж, — задумчиво говорит старик. — В таком случае можно достоподлинно сказать: рисовальным талантом вас светлые Боги не обидели. Талантом немалым.
И поклонился.
Я как раз лошадей привязывал — стоял вроде бы спиной, а картинку краем глаза ловил.
Поклон этот… вроде бы и обычный. Короткий, чуть ли не кивок, но на самом деле… черт, я даже и объяснить-то сам себе толком не мог, в чем именно неправильность была, странность, а о том, чтобы так же в ответ кивнуть, — глухо.
Это вынося за скобки простенькое такое соображение, что поклон в ответ вовсе не обязательно должен в точности таким быть. Как пароль-отзыв. Стой, кто идет? Свои, свои… Москва. Сталинград, проходи. А попробуй в ответ тоже «Москва» крикни — враз получишь вместо «Сталинграда» свинец под срез каски.
У меня сердце то ли провалилось куда-то вниз, то ли просто замерло.
Только и подумал — вот и кончилась наша игра, считай, не начавшись. Обидно.
— Рад видеть вас на сем турнире, — говорит старик. — Уверен — выступленье ваше ничуть не уступит рисунку.
Развернулся и дальше похромал — я лишь сейчас засек, что правая нога у него сантиметров на пять короче левой.
— Рады видеть вас, — повторяет следом за ним девица. — Будем с нетерпеньем ждать вашего выхода.
Отбарабанила, — вших-х-х юбками — крутанулась и следом за стариком вприпрыжку.
Я секунд пять на их спины любовался и только потом сообразил — а Дара-то тоже поклонилась. И, похоже, правильно.
Занятные, однако, пироги… с вишнями. Это ведь уже не везение. Не бывает на свете такого везения.
— Эй, — вполголоса окликаю, — подруга боевая. Тебя, часом, на летние каникулы циркачам на воспитание ни разу не сдавали?
Принцесса меня ответом не удостоила. Она занята была — с очень озабоченным видом по сторонам оглядывалась.
— Постой с лошадьми, Сергей. Мне надо кое-что сделать.
И, прежде чем я хоть что-то возразить успел, спрыгнула с передка и растворилась в толкотне.
Вот ведь…
Выругаться мне хотелось до жути. Хорошенько так, в пять этажей с двойным загибом. Помню, в 42-м в соседней роте старшина один был, морячок с Тихоокеанского, виртуоз по этой части. Как-то раз на спор пять минут без повторов… весело так…
Сдержался. Все же не один в чистом поле — толпа вокруг. И как они на российский матерок прореагируют, знает разве что товарищ леший. Могут ведь и решить, что заклятье какое-нибудь особо злодейское колдонуть пытаюсь… ну и пресечь, что называется, в зародыше.
Ладно.
Дара вернулась назад ровно через сорок минут. И не одна. В смысле — мешок она какой-то приволокла. Швырнула его в глубь фургона, вскарабкалась на передок, села рядом со мной и лицо в ладонях спрятала.
Я к тому моменту как раз шестую соломинку закончил жевать и всерьез подумывал — не приняться ли за ногти. Выглядеть, конечно, будет, как говорит старший лейтенант Светлов, не комильфо, но зато хоть какое-то разнообразие в меню — а то после соломы привкус во рту совершенно мерзкий.
— Ну что?
— Я — переодеваться! — отрывисто шепчет принцесса. — Придержи полы у тента.
— Что-о? Слушай, я уже ни черта не понимаю…
— Следующими выступит пара жонглеров, а затем — мы. Здорово, а?
У меня не просто слов — звуков для ответа не нашлось. Только и сумел, что моргнуть.
Одно могу с па-алнейшей уверенностью констатировать — с решительностью у ее высочества дело обстоит превосходнейшим образом. Дарсолана взялась за дело — хватай мешки, вокзал отходит!
— Какое, к лешему, наступление, то есть тьфу, выступление? Ау? Дара!
— Наше выступление, — все так же сквозь ладони произносит Дара. — Твое и мое.
— М-мать… а что мы делать-то будем?!
Дара встала. Лицо у нее было сухое… а вот глаза поблескивали.
— Ты будешь играть на своем лиарионе. Что-нибудь ритмичное, неважно, что именно.
— Да уж… догадываюсь как-то, что на своем, не чужом! Ты чем в это время заниматься будешь?!
— Увидишь! — и скрылась в фургоне.
Я вздохнул. Посмотрел на небо — темнеет, — еще раз вздохнул. Загреб пятерней шевелюру на макушке и дернул пару раз. Хорошо дернул, сильно — так, чтобы почти до вскрика!
— Ну и что прикажете делать, — бормочу, — а, товарищ капитан? В такой вот стратегической ситуации?
Вариантов на самом деле было два. Тот, который мне больше всего нравится, или, как говорит в таких случаях товарищ капитан, импонирует — взять лиарион, а лучше «ППШ» и аккуратно, нежно тюкнуть одну взбалмошную девчонку прикладом по затылку. После чего объявить честному народу, что приключился у бедной девушки нервный обморок. Волнение и все такое.
И второй — взять лиарион и поверить, что ее высочество принцесса Дарсолана… что Дара отчетливо представляет, чего именно утворить собралась.
На мою голову.
Товарищ капитан говорил, что высоты боятся только дураки. Потому как разбиваются люди не о высоту, а о землю. Ну или о воду — если хорошо вскарабкаться, то тебе и озерная гладь бетоном лучшей марки станет.
Говорил это все он не мне — я-то высоты не боюсь. Парашютная вышка от данной фобии на раз лечит.
Только вот была та вышка в нашем парке стальная. А помостик, который сейчас под моей задницей все норовит ходуном сходить, — деревянный. И потому выглядит не в пример хлипче. Сдается мне, пожалел кто-то денег на реквизит — больно уж доски кривые, да и сколочено все на живую нитку.
Так что хоть высоты я и не боюсь… обычно, но в этот миг чихать было страшно — вдруг развалится. И при всем уважении к товарищу капитану, когда вот так сидишь на краю, болтая сапогами, а под подошвами — семь метров чистого воздуха, а затем булыжник… в такие моменты мысль, что разобьешься ты на целых две секунды позже, чем свалишься, оптимизма не добавляет.
Боялся я почти минуту. Потом — надоело, да и лиарион все никак толком настраиваться не желал. А я хоть и не верил, что там, внизу, кто-то чего-то сумеет расслышать, но все равно сыграть хотел как положено — то есть хорошо. И, как выяснилось уже после, правильно хотел — слышимость была отличная, маги позаботились.
Освещение, кстати, тоже.
Я на этой настройке так сосредоточился, что едва нужный момент не пропустил. Крайняя струна все никак не играла нужно, правильно… я ее уже до упора выкрутил… сообразил… нет, вначале даже не сообразил — ощутил, что вокруг изменилось что-то… а вот миг спустя уже и сообразил — да это ж толпа внизу затихла.
Я поднял голову и увидел, как Дара шла навстречу мне. По канату.
Дойдя примерно до середины, она остановилась, сбросила плащ — и внизу дружно охнули, когда он, кружась, словно осенний лист, спланировал на землю.
