нужный момент не оказалось рядом.
Мы вошли в квартиру, и он запер за нами дверь. Вынул ключ из замка и положил его себе в карман.
Он ни разу не позволил мне приблизиться к нему. Приблизиться настолько, чтобы я смог вырвать у него из руки оружие, прежде чем он успеет пустить его в ход.
– Сюда, – проговорил он, взмахнув револьвером в сторону гостиной. Похоже, Питер рассчитывал что- то найти в квартире.
– Ее здесь нет, – предупредил я, решив, что он ищет Марину.
Он пропустил мои слова мимо ушей.
– Нет, вот туда, – уточнил он и снова взмахнул револьвером, направив меня на этот раз назад, в коридор.
Мы обошли квартиру кругами, и он наконец убедился, что, кроме нас, в ней никого нет. Я бросил взгляд на часы в спальне. Только без десяти час, а значит, Марина и Дженни вернутся самое раннее через час. Доживу ли я до их прихода?
– Идите сюда, – скомандовал он, двинувшись к ванной комнате.
Я последовал за ним.
Ванная была маленькой квадратной комнатой – шесть футов на шесть. Окна в ней отсутствовали. Ванна шла от стены справа и располагалась рядом с уборной, а напротив входа находилась раковина.
Однако Питера больше интересовала сверкающая хромированная сушилка из трех рядов, скрытая за дверью у левой стены. Ее длина составляла примерно три фута, и на ней висели аккуратно сложенные желтые полотенца.
– Ловите, – сказал он и швырнул мне прочные на вид металлические наручники, прежде лежавшие у него в кармане. Я поймал их. – Наденьте одно кольцо на правое запястье, а другое закрепите на кронштейне сушилки. Там, где она соприкасается со стеной. И защелкните их потуже.
Я не без труда справился с ними. Моя единственная здоровая рука была теперь прикована к нагревательной системе. Вряд ли это могло заметно улучшить мое состояние.
– А сейчас протяните мне вашу левую руку, – распорядился он. Я не понял, зачем ему это надо. Ну, а если я откажусь, что он сделает?
Кажется, Питер уловил ход моих мыслей, поднял револьвер чуть выше и прицелился мне в голову. Я увидел направленное на меня дуло и принялся размышлять, хватит ли у меня времени рассмотреть выпущенную пулю, пока она не разорвет мой мозг на куски. Решил, что рисковать бессмысленно, и подал ему свою левую руку.
Он закатал рукав моей рубашки, вынул батарейку из искусственной руки и сунул ее себе в карман. Я отметил точность и осторожность его движений. Питер не отводил дуло револьвера от моего глаза. Но и я вел себя столь же осторожно, опасаясь любого внезапного жеста, способного заставить его нажать на спусковой крючок.
– Снимите эту штуку, – приказал он, отступив на шаг назад.
– Не могу, – возразил я.
Он взял револьвер в левую руку и сжал мое левое запястье своей правой, с силой надавив на него. Я отпрянул и стиснул руку, чтобы он не вырвал пластиковый цилиндр. Питер надавил еще сильнее. Но рука не сместилась ни на дюйм.
– Вы ее не снимете, она навсегда останется на месте, – пояснил я. – Видите эти маленькие заклепки на каждой стороне? Это кончики булавок, проходящих прямо через остаток моей левой руки. Они удерживают протез на месте.
Я и сам не знал, почему солгал ему. В действительности заклепки удерживали на месте сенсоры, располагавшиеся около моей кожи. А они, в свою очередь, затрагивали нервные импульсы, приводившие руку в рабочее состояние. Это была лишь скромная попытка самозащиты, однако и она что-то значила.
Напоследок Питер с яростью рванул руку, но я был готов к его атаке, и стекловолокно не треснуло.
Он отошел и поглядел на меня. А потом приказал:
– Дайте мне снова руку. Я это сделал.
Он достал батарейку из кармана и вернул ее на место. Я повертел большим пальцем взад- вперед.
– Прижмитесь покрепче к сушилке, – скомандовал он и показал: – Вот сюда.
– Что? – спросил я.
Оружие чуть-чуть передвинулось.
– Просто встаньте к ней вплотную, – заявил он.
Я провел нечувствительными пальцами левой руки по горячей сушилке и согнул большой палец. Питер пригнулся и опять вынул батарейку, бросив ее на пол. Без батарейки большой палец не двигался. Рука и ладонь оказались крепко запертыми.
Я стоял в своей ванной комнате, спиной к горячей сушилке, и мои руки были прочно прикованы к ней.
Кажется, Питер Энстон немного расслабился. Он в той же мере боялся меня, как и я – его.
– Что способно вас остановить? – спросил он.
– Честность, – ответил я.
– Да не будьте вы так чертовски самоуверенны! – раздраженно воскликнул он. – Вы погубили мою жизнь.
– Вы сами ее погубили, – поправил его я.
Он проигнорировал мою реплику.
– Вам известно, что это такое – ненавидеть собственного отца? – задал он вопрос.
– Нет.
Я никогда не видел своего родного отца.
– А вы знаете, каково это – всю жизнь угождать кому-то, понимая, что он презирает даже землю, по которой вы ходите?
Я ничего не ответил.
– Вам ясно?! – выкрикнул он.
– Нет, – откликнулся я.
– Это становится сутью вашей жизни. Искать все, что ему нравится, но находить лишь то, что он ненавидит. И его ничто не сможет переубедить: он будет считать вас идиотом, дебилом, беспомощным младенцем, неспособным ничего чувствовать.
Я стоял и в упор смотрел на чудовище. Нет, этот человек не был беспомощным младенцем.
– А затем я нашел способ вырваться из клетки, – продолжил он. – Нашел способ контроля над его эмоциями. Я научился делать его счастливым, научился делать его печальным, а главное, научился заставлять его сердиться на кого-то другого за эту смену настроений.
Его лицо приблизилось к моему. Я бы мог нагнуться и поцеловать его. Но представься мне подобная возможность, я бы скорее поцеловал дьявола.
– А теперь вы меня всего лишили. Хуже того, теперь он узнает, что это я его контролировал. И опять разозлится на меня.
«Он будет в этом не одинок», – подумал я. Питер напоминал непослушного мальчишку-школьника, пойманного при краже печенья из коробки.
– Вам известно, каково человеку, когда на него кто-то постоянно злится?
– Нет, – ответил я. Хотя на самом деле хорошо это знал. Люди часто злились на меня за раскрытие их грязных афер. Их гнев всегда доставлял мне удовольствие, но я решил не говорить об этом Питеру. Еще успеется.
– Так я вам скажу, – начал он. – Боль разъедает вашу душу. Детей пугает эта злоба, и они не в силах понять, чем она вызвана. Я все свое детство боялся отца и дрожал от страха, когда он подходил ко мне. Страх не покидал меня ни на минуту. Он бил меня за малейшую провинность, и чем сильнее я старался вести себя как пай-мальчик, тем больше недостатков он во мне находил.
«Дай-ка мне свою руку, Питер», – просил он. А после бил меня крепкой деревянной палкой. При этом
