поминках.
Наконец Уинфилд решилась вызвать дьявола. Она заговорила ровным, бесстрастным тоном.
– Пока ты остаешься моей тетей Стефи.
Стефи тихонько заплакала, прижимая к губам носовой платок, чтобы заглушить рыдания. Из ее больших оливковых глаз струились слезы.
– Ох, – сказала она, справившись с голосом, – как я могу перестать быть твоей теткой? Я просто могу стать еще и твоей свекровью.
Уинфилд своими длинными руками потянулась к Стефи. Они крепко обнялись.
– Ты должна сказать мне правду, – всхлипнула Стефи. – Правду, Уинфилд. Ты знаешь, кто их уложил?
– Никаких соображений.
– Верю. – Стефи чмокнула ее в щеку очень по-простецки, по-деревенски и усмехнулась сквозь слезы: – Раз уж у тебя нет, у кого еще могут быть?
Если не считать короткой, изматывающей дремоты, после которой он чувствовал себя еще более усталым, Шан Лао не спал трое суток. Его неослабевающее нервное напряжение взвинтило Николь, привело в такое же бессонное, подавленное состояние.
Банни, жизнь которой была приурочена к режиму малыша, казалась более спокойной. Не волнуйся, напоминала она себе. Шан Лао пообещал, что завтра Никки будет с ними. Сегодня, поправила она себя, взглянув на мерцающий циферблат настенных часов в детской. Полпятого. Лео мирно посапывал в своей кроватке. Никки доберется... к ленчу? К обеду уж точно. Она услышала, как старшие переговариваются у себя. Она тихо вышла на кухню и увидела там обоих.
– Я собираюсь сварить всем нам кофе.
– Уже все готово. – Николь налила ей немного кофе. – Мы обсуждаем наши дела. Шан говорит, к полудню точно.
Шан Лао кивнул. Его движения были неуверенными, глаза ускользали. Голова казалась как никогда тяжелой для щуплых плеч.
– Радиотишина, – хрипло произнес он.
– Что?..
– Им нельзя... подавать сигналы... в эфир.
Ночь была, как всегда, тихой. Вдруг Банни почудился какой-то новый звук. Она привыкла к шороху ящериц, щебету маленьких птичек, скользящей походке охранников, но это... Холодильник? Бойлер?
– Самолет! – почти крикнул Шан.
– Где?
– Слушайте!
Все трое замерли, звук нарастал, не рокот мощных моторов – скорее жужжание. Они вышли в гостиную.
– Я уверена, что это самолет, – сказала Николь. Молча она вышла в темноту, на веранду. Здесь звук приближающегося самолета был еще отчетливей. Неясный свет мелькнул над восточным горизонтом, но не розовый цвет восхода – желтовато-белый электрический свет. Самолет был уже почти над ними.
– Вот он! – закричала Банни.
«Эркупе», скользя вниз медленно, как подбитая птица, падал, падал. Тренога шасси взрезала песок, как когти садящейся птицы. Бег замедлился. Умолк мотор. Остановился пропеллер. Полная тишина.
Со скрежетом скользнула в сторону дверца кабины. На песок вывалился человек и тут же бросился к самолету, помогая спуститься двоим другим. Их отделяло от коттеджа не более ста ярдов, они были отлично различимы в просветах между пальмами.
Одна из фигур рухнула на песок. Раздался окрик:
– Стоять! Руки вверх!
Первый из высадившихся шагнул к самолету, нырнул внутрь. Свет на востоке разгорался все ярче с каждой секундой. Человек достал из кабины угловатый, безошибочно узнаваемый «армалит». Хлестнула очередь из автоматов охраны. Умирающую ночь разорвал грохот перестрелки.
– Прекратить огонь! – кричал на бегу Шан. Охранники не слышали его, продолжая с трех сторон поливать очередями «Эркупе», и его пассажиров.
– Прекратите огонь, идиоты!..
Чудовищный грохот оборвался. Шан, потерявший один шлепанец на ходу, несся вперед, увязая в песке. Острый запах пролитого горючего отравил рассветное благоухание. Шан упал на колени перед самолетом. На веранде Николь смотрела ему в спину. Потом внезапно повернулась и, скользнув по лицу Банни невидящим взглядом, ушла в дом.
Банни двинулась к пляжу. Ее лицо было совершенно бесстрастным. Охранники с воплями спасались бегством. Она не видела их, но чувствовала, что они убегают. Заревел мотор джипа, потом стих в отдалении. Бегущие крысы. Банни стояла позади Шана. Ее лицо оставалось бесстрастным. Она смотрела на чистое, не тронутое выстрелами лицо Никки. Пули пробили большие розовые дыры в его груди и животе.
Его жизнь закончилась. И ее тоже. Шан убил их обоих.
Чой лежал позади Никки, все еще сжимая «армалит». Третьего она не знала. Чужак держал в руке черный «тинкмэн». Банни машинально подобрала сначала «тинкмэн», потом «армалит», показавшийся ей на удивление легким. Она с таким же непроницаемым лицом приставила дуло к затылку Шана и спустила курок.
«Армалит» выскользнул из ее рук, наполовину увязнув в песке. Из несоразмерно большой головы Шана мозги фонтаном выплеснулись на песок.
Банни повернулась и пошла назад, к дому, к Николь и ребенку. Она шла медленной, усталой походкой, как человек, выполнивший наконец свое предназначение.
Декабрь
Глава 86
Рано утром двадцать четвертого декабря Гарнет приехала в офис, измученная слепой тревогой за Чарли. Она должна была своими глазами убедиться, что никакого жульничества не намечается. В мрачном зимнем свете она посмотрела на конверты с бюллетенями, скользящие через механическую щель. Они выскакивали и падали в специальную проволочную корзину.
Она постояла немного у окна, глядя на Ист-Ривер. Верхний густо захламленный слой воды уже подернулся льдом. Гарнет подумала о том, что Товарищество по исследованию образования сегодня завершает свою первую предвыборную собачью резню.
Все последнее время Чарли сохранял молчание, не отвечая на выпады, становившиеся все более резкими.
– Чем это отличается от президентских выборов? – говорила ему Гарнет. – Почему ты не пытаешься ответить на эти грязные трюки? Дай людям то, чего они от тебя ждут!
И вот сегодня, через месяц после рассылки, бюллетени вернулись к отправителям. На конвертах значился серийный индекс, позволявший сортировать их с помощью компьютера. Как и подобает организации интеллектуально ориентированной, бюллетени предлагали такое количество вариантов, что это должно было насмерть перепугать избирателей. Можно было единственным крестиком проголосовать за одну кандидатуру, за все шесть вместе, за каждую по отдельности. Если в бюллетене были отмечены только трое, каждый из них получал по два голоса – извращенная аналогия пропорциональному представительству, открывавшая простор для мошенничества. Можно было также дописать одно имя или же проголосовать лично на собрании в этот же день. Для мелких политиканов из Товарищества запутанная система голосования выглядела прямым приглашением к установлению контроля над правлением.
Волонтеры – учителя начальной школы – начали проверку серийных номеров. Гарнет немного постояла рядом и убедилась, что времени для мошенничества нет ни у кого. Быстро росла гора выпотрошенных конвертов.
– Ежегодное собрание в час? – спросила Гарнет.
Менеджер Товарищества, плотная дама с необычайно густыми снежно-белыми, как у Гарнет, волосами выдавила кислую улыбку.
