Глава третья
В Конвэе всегда будто жили два человека. Иногда он отдавался бурной деятельности, в другой раз оставался сторонним наблюдателем. Вот и сейчас в ожидании приближающихся незнакомцев он был далек от суетного поиска решений, которые потребуются от него в зависимости от многих возможных поворотов событий. И не храбрость это была, не хладнокровие и отнюдь не всесокрушающая уверенность в своей способности сделать нужный выбор по ходу дела. Согласно наименее благоприятной для него точке зрения, это была своего рода леность души, нежелание нарушать покой, необходимый ему как любознательному созерцателю происходящих событий.
Человеческие фигурки продолжали двигаться вниз по склону долины, и скоро стало понятно, что было их около дюжины и они несли с собой носилки, накрытые куполом. Чуть позднее в этом паланкине стало возможно разглядеть человека, одетого в синее. Конвэй не представлял себе, куда они могли направляться, но в том, что такой отряд шел именно сюда и именно в это время, конечно же, можно было усмотреть промысел Божий, как и сделала мисс Бринклоу.
Когда расстояние между группами сократилось настолько, что это уже располагало к проявлению взаимного внимания, Конвэй отделился от своих попутчиков и направился навстречу приближающемуся отряду. Он не спешил, ибо знал, что на Востоке люди высоко ценят ритуал встречи и любят его медлительность, размеренность. Остановившись в нескольких шагах от незнакомцев, он с должной почтительностью поклонился. К великому его удивлению, человек в синем спустился на землю, подошел, сохраняя достойное спокойствие, и протянул руку. Конвэй пожал ее, отметив, что перед ним старый или стареющий китаец, седой, чисто выбритый и облаченный в расшитый, несколько блеклый шелковый халат. Человек, в свою очередь, тоже, по-видимому, произвел быструю оценку Конвэя. Потом четко и чересчур правильно он сказал по-английски:
— Я из ламаистского монастыря Шангри-ла.
Конвэй снова поклонился и, выдержав положенную паузу, начал вкратце излагать обстоятельства, которые привели его в столь редко посещаемую часть мира. Выслушав, китаец жестом подтвердил, что понимает случившееся.
— И впрямь необыкновенно, — произнес он и задумчиво посмотрел на разбитый самолет. Потом продолжил: — Меня зовут Чанг. Не откажите в любезности представить меня вашим друзьям.
Конвэй выдавил из себя улыбку вежливости. Он был весьма поражен: китаец, прекрасно говорящий по-английски и посреди тибетской дикости заботящийся о светских манерах, принятых на Бонд-стрит. Он обернулся к своим. Те уже ухватили суть разговора и присматривались к происходящей встрече с разной степенью удивления.
— Мисс Бринклоу… Мистер Барнард, он из Америки… Мистер Мэлинсон… А мое имя Конвэй. Мы все рады встрече с вами, хотя сама по себе она так же загадочна, как то, что мы вообще здесь оказались. Коль на то пошло, мы как раз собрались двинуться на поиски вашего монастыря, так что налицо двойная удача. Если вы укажете, куда идти…
— Указания не потребуется. Я буду счастлив послужить проводником.
— Не могу и помыслить, чтобы возложить на вас такую обузу. С вашей стороны это очень мило, но если путь не далек…
— Не далек, но и не легок. Я почту за честь сопровождать вас и ваших друзей.
— Но право же…
— Я вынужден настаивать на своем.
Конвэй подумал, что с учетом, где и при каких обстоятельствах происходят подобные пререкания, ситуация выглядит просто смешной.
— Ну хорошо, — сказал он. — Все мы, я уверен, преисполнены признательности.
Мэлинсон, угрюмо терпевший этот обмен любезностями, теперь прервал его резким, жестким голосом, каким отдают команды на плацу.
— Надолго мы не задержимся, — рубанул он. — Мы за все заплатим. А на дорогу обратно мы хотели бы нанять ваших людей. Мы намерены как можно скорее вернуться в цивилизацию.
— А вы так уверены, что находитесь далеко от нее?
Этот вопрос, поставленный с вкрадчивой мягкостью, лишь подтолкнул молодого человека к новым резкостям.
— Я уверен, что отсюда далеко до того места, где я хотел бы находиться. Все мы в этом уверены. Мы будем благодарны за временный приют, но еще большую нашу благодарность вы заслужите, если предоставите нам средства для возвращения. Как долго, по-вашему, может занять путь в Индию?
— Не имею ни малейшего представления, поверьте.
— Хорошо, надеюсь, с этим у нас трудностей не будет. У меня есть кое-какой опыт. Знаю, как нанимать туземцев-носильщиков. И мы ожидаем, вы используете свое влияние, чтобы нас не надули.
Конвэй воспринимал все это как довольно-таки неуместную грубость и уже готов был вмешаться, но Чанг ответил, по-прежнему сохраняя достоинство:
— Я могу лишь заверить вас, мистер Мэлинсон, что обращаться с вами будут уважительно и в конечном счете вам не о чем будет сожалеть.
— В конечном счете? — воскликнул Мэлинсон, обращая внимание именно на эти слова.
Но теперь легче было избежать конфликта, поскольку на сцене появились вино и фрукты. Их извлекли из тюков коренастые тибетцы, закутанные в овечьи шкуры, с меховыми шапками на головах, в ботинках из кожи яка на ногах. Вино имело приятный аромат, вроде того, что дает хорошо выпестованная лоза. А среди фруктов находились отлично вызревшие плоды манго, которые после вынужденного поста казались невероятно вкусными. Мэлинсон ел и пил с неудержимым наслаждением. Но Конвэй, освободившись от сиюминутных забот и не желая думать о будущих, предавался размышлениям о том, как можно вырастить манго на такой высоте. Его занимала также гора в конце долины. Как ни посмотреть, это была поразительная вершина, и удивительно, что о ней не упоминает ни одна из книг, которыми неизменно завершаются все путешествия в Тибет. Он мысленно стал взбираться на гору, прокладывая путь по уступам и расщелинам, пока какое-то восклицание Мэлинсона не вернуло его на землю. Он огляделся и заметил внимательный взгляд китайца, обращенный к нему.
— Вы рассматривали гору, мистер Конвэй? — спросил тот.
— Да. Замечательный вид. Полагаете, у нее есть имя?
— Она называется Каракал.
— Никогда вроде бы не слышал. Очень высокая?
— Более двадцати восьми тысяч футов.
— Правда? Вот уж не думал, что подобные вершины могут быть где-нибудь за пределами Гималаев. Обследована ли она? И кто сделал замеры?
— Кто же, по-вашему, мой дорогой сэр? Разве монашество и тригонометрия несовместимы?
Конвэй обдумал это заявление и ответил:
— О, конечно, нет, совсем нет. — И вежливо засмеялся. Шутка, на его взгляд, была не ахти какая, но все равно стоило на нее откликнуться.
Вскоре они двинулись к Шангри-ла. Шли в гору все утро, медленно, выбирая самый пологий путь. Но из-за высоты и это требовало большого физического напряжения, так что ни у кого не оставалось сил на разговоры. Китаец в его паланкине путешествовал с удобствами, близкими к роскоши. И можно было посчитать, что он поступает не по-рыцарски, если бы воображаемая картина с мисс Бринклоу в таком королевском обрамлении не казалась столь нелепой. Конвэй, менее других страдавший от разреженного воздуха, старательно вслушивался в слова, которыми перебрасывались носильщики. По-тибетски он знал очень мало и смог только уловить, что люди радовались возвращению в монастырь. Он не сумел, даже если бы пожелал, продолжить беседу с их руководителем, потому что тот, наполовину спрятанный пологом, закрыв глаза, быстро погрузился в сон, для которого, видимо, настало урочное время.
Солнце пригревало. Голод и жажда если не исчезли, то, во всяком случае, отступили. А воздух — такой чистоты, будто прилетел с другой планеты, — радовал при каждом вдохе. Дышать следовало вдумчиво и размеренно, и это, хотя поначалу доставляло неудобства, постепенно привело их души в состояние почти
