никто из нас, в том числе и я сам, не знали точного места, где раскопки проводились. Вот это уже было интересно, причем, это можно было проверить через моих знакомых, для чего я и прибыл в Рим. Как только я сообщил своим людям место раскопок — окрестности Остиа Антика — они смогли подтвердить, что эта местность и вправду стала ареной, где Монти сделал важное — хотя и держащееся в секрете — библейское открытие. Опять же, в письме впервые указывалось наименование новой Библии, которое, как мне только недавно стало известным, было абсолютно верное. В любом случае, в письме указывалась информация, которая до определенного времени была достоянием лишь внутренних кругов вашего проекта. Вполне возможно, что кто-то снаружи тоже мог узнать ее — но таинственный французский экспатриант, проживающий в Риме…? Так что, было кое-что в этом послании, чего я игнорировать просто не мог. Даже если бы Дука Минимо и не был автором подделки, даже если он получил свою информацию из вторых рук, тем не менее, он знал достаточно много, чтобы отнестись к нему серьезно. Если сам он и не был источником этих знаний, тогда он обязательно мог бы связать нас с кем-то, кто таким источником являлся. Естественно, с ним стоило встретиться, тем более, что расходы на это были ничтожны. В связи с этим я проинструктировал Седрика Пламмера написать до востребования в Рим, проявить заинтересованность в том, чтобы выслушать историю автора мистификации, соглашаясь с местом, датой и временем встречи; выслать ему билеты и деньги на расходы. Пламмер сделал все в соответствии с моими инструкциями и, узнав согласованную дату встреч, вылетел в Париж.
— Вы хотите сказать, что Пламмер встречался с этим человеком?
— Да, он с ним виделся.
Ренделл сделал большой глоток виски.
— Когда?
— Неделю назад.
— Где же?
— В Париже, на Пер-Лашез.
— Где это?
— Кладбище Пер-Лашез, вы что же, не слышали о нем? — удивленно спросил домине де Фроом. — Это весьма знаменитое парижское кладбище, где похоронены многие знаменитости из прошлого: Элоиза и Абеляр, Шопен, Бальзак, Сара Бернар, Колетт… Наш мистификатор написал, что будет ожидать Пламмера ровно в два часа дня у статуи работы Иакова Эпштейна, что стоит на могиле Оскара Уайльда. Должен признать, весьма театральный жест. Хотя и не беспричинный. Для разыскиваемой личности, признавшегося автора подделки, это место не представляло никакой опасности и давало возможность укрытия. Однажды я посетил Пер-Лашез. Огромная территория, всякие холмики, заросли акации и тополей. Самое подходящее и весьма интригующее место, особенно для такого любителя сенсаций как Пламмер.
— И они там встретились, я имею в виду автор письма и Пламмер? — нетерпеливо вел к сути Ренделл.
— Они там встретились, — сказал де Фроом, — но только не у места упокоения Уайльда, как планировалось вначале. Когда Пламмер прибыл на кладбище, охранник спросил его имя и передал запечатанный конверт, специально оставленный для него каким-то мужчиной. В конверте была записка, нацарапанная Дукой Минимо. Он решил изменить место встречи. Теперь он предлагал Пламмеру направиться к могиле Оноре де Бальзака, поскольку, как ему показалось, возле могилы Уайльда слишком оживленное движение. Этот ход Пламмер посчитал особенно поэтичным. Бальзак своим пером обессмертил массу разбойников и мошенников. Теперь же он привлек человека, который, возможно, был самым крупным мистификатором в истории человечества. Пламмер купил туристический план кладбища, отметил дорогу к могиле Бальзака и без особых сложностей добрался до нее. И вот там уже он и нашел автора подделки.
Домине де Фроом прервал свой рассказ, допил коньяк и глянул на свой стакан, равно как и на опустевший стакан Ренделла.
— Еще по одному, мистер Ренделл?
— Нет, не надо ничего, кроме вашей истории. Что же случилось потом?
— Как и всякий опытный журналист после встречи Пламмер сделал подробные заметки о произошедшем. Я их прочитал. Суть этих заметок? Вот она. Настоящее имя нашего самозаявленного мистификатора — Роберт Лебрун. Пламмер пишет о нем, как о глубоком старике — восьмидесяти трех лет, как выяснилось потом — но вовсе не дряхлом, с ясной головой. Волосы выкрашены в каштановый цвет. Глаза серые, на одном глазу катаракта. Очки в стальной оправе. Остроконечный нос. Длинная нижняя челюсть. Зубов практически нет. Глубокие морщины на лице. Вес средний, как показалось Пламмеру, но, скорее всего меньше, поскольку мужчина горбился. Походка странная, ногу тянет или хромает; это из-за того, что левая нога у него ампутирована, и сейчас он носит протез, о чем распространяться не любит. Его прошлое кое-что объясняет во всей его истории.
— Откуда он?
— Из Парижа. Родился и вырос на Монпарнасе. Правда, слишком многого он Пламмеру и не сообщал. Они стояли возле могилы Бальзака, на солнце, и Лебрун довольно быстро устал. В юности он был учеником гравера. Парень был честолюбивый и хотел заработать много денег для себя самого, для матери, сестер и братьев, потому-то и начал играться с мелкими подделками. Он обнаружил в себе дар для подобного рода преступлений. Начал он с подделки паспортов, потом переключился на банкноты небольшого номинала, затем занялся письмами исторических личностей, редкими рукописями, фрагментами средневековых иллюстрированных Библий, написанных минускулом. Ну а потом он заелся, решив подделать без специальной подготовки некоторые официальные документы. Подробности мне не известны. Его подделку открыли, самого же автора арестовали, судили, а поскольку кое-какие грешки за ним водились и ранее, то его осудили на заключение в знаменитой каторжной колонии в Французской Гвиане. Здесь на каторге, для молодого Лебруна жизнь была просто невыносима. Начальство не делало ни малейших попыток вернуть его к законопослушной жизни. Он сделался более непокорным, чем обычно, его за это наказывали, и в результате совершенно сломили. В какой-то момент, когда его перевели на один из трех островов, названных впоследствии Дьявольскими, Лебрун был готов покончить жизнь самоубийством. И вот в это самое время он подружился с одним французом, католическим священником из конгрегации Святого Духа, который дважды в неделю приезжал на острова к каторжникам. Кюре весьма заинтересовался Лебруном, он обернул его к религии, вере, духовному чтению, в результате чего жизнь молодого каторжника обрела какую-то цель и смысл. После трех лет пребывания на каторге Лебруну представили некую возможность заслужить прощение. Пламмеру не удалось узнать всех подробностей этого дела. Но, как бы там ни было, возможность эта оказалась предательством по отношению к Лебруну, после чего он сделался еще более антисоциальным и озлобленным. Особенно же, на религию.
Ренделл был сбит с толку.
— Не понял, — сказал он.
— Прошу прощения за то, что не прояснил вам этот крайне важный момент. В принципе, я и сам не очень много знаю об этом. Все, что Лебрун захотел рассказать, это лишь то, что священник, которому он так доверял, духовник, сделал ему предложение от имени французского правительства. Если Лебрун добровольно согласится участвовать в каком-то опасном предприятии или эксперименте, и если он останется после этого в живых, тогда ему предоставят амнистию и освободят с каторги. Лебрун не очень-то хотел идти в добровольцы, но, подбодренный кюре, он согласился. Он выжил в этом предприятии, потеряв левую ногу, но ведь свобода стоила даже такой цены. Только свободы он не получил. Амнистию, которую пообещал священник от имени правительства, ему так и не предоставили. Лебруна вновь возвратили в тропический ад. И с этого черного дня измены Лебрун поклялся мстить. Правительству? Нет. Он был настроен против священников, против всех религий, поскольку его обманул представитель религиозной организации. И вот в своей голове и пышущем яростью сердце он разработал хитроумный план, способный обмануть всех верующих в Христа, и нанести неотвратимый удар по священникам любых конфессий.
— Подделка нового евангелия, — пробормотал Ренделл.
— Правильно, и эта подделка предлагала бы языческий источник, относящийся к суду над Христом, которого он ненавидел всей душой. Всю свою жизнь он посвятил подготовке мистификации, чтобы заставить публику поверить в нее, а затем открыть ее суть, тем самым показав ложность религиозной веры и легковерность слепого поклонения. Между 1918 годом, когда Лебруна вернули на тропическую каторгу на острове в Гвиане, и 1953 годом, когда Франция наконец-то покончила со своей знаменитой каторжной
