фургоне с кем угодно.
Что касается меня, то я придерживалась как раз другого мнения: парень в красной рубашке был очень даже при чем. Именно он являлся центральным пунктом вопроса, который я собиралась задать Эдику. Однако высказывать свое мнение вслух я пока не стала.
– Нам это ничего не дает, – продолжала Алиция. – И я совершенно не понимаю, зачем полиции понадобилось устраивать здесь завтра представление? Опять выносить весь этот ад? Ведь все равно никто ничего не помнит. Да, кстати, ужин тоже должен быть таким же точно, как позавчера? В доме шаром покати, сегодня суббота, ничего не купишь.
– Легавые, небось, надеются, что если точь-в-точь повторить обстановку вчерашнего вечера, преступник клюнет и сделает то, что сделал вчера, – высказал предположение Павел.
– Глупости! – нервно бросила Зося. – Никаких ужинов! Пусть наедятся дома!
– Кофе! – сказала я. – Сделаешь для всех кофе. Ну и, может быть, подашь остатки водки, которую Эдик не успел высосать.
– Водку мне жалко.
– Тогда обойдутся без водки. Пиво. Будет типичный датский вечер с пивом. А Эва обещала привезти апельсиновый сок.
Накануне следственного эксперимента в наших рядах царили полнейшие разброд и сумятица. Зося категорически отказалась участвовать даже в разговорах на тему, связанную с убийством Эдика. Лешек не менее решительно заявил, что его участие в предстоящем мероприятии ровно ничего не дает, поскольку Эдика он, собственно, совсем не знал, встречаясь с ним раз в несколько лет в доме Алиции. Эльжбета проявила полнейшее равнодушие к затронутой теме. Отчаявшаяся Алиция возобновила поиски пропавшего письма, увы, вновь оказавшиеся безуспешными.
* * *
Как и следовало ожидать, Эва о соке забыла. И неудивительно – она была слишком расстроена и смертью Эдика, и необходимостью появиться на принудительном званом ужине в том же одеянии, что и в прошлый раз. Да и кто бы это вынес? Быть одетой точно так же, как позавчера, зная, что встретишь тех же самых людей! Однако полиция проявила непоколебимую твердость в своих требованиях. Может, у них были основания полагать, что орудие убийства скрывалось в складках одежды преступника, и они желали проверить, насколько это возможно. А может, они преследовали и еще какую-то непонятную для непосвященных цель?
Разыгравшееся на террасе светопреставление превзошло самые страшные ожидания. Усаженный в кресло Эдика полицейский, задачей которого было в нужный момент что-нибудь крикнуть и грохнуть пивной кружкой по ящику, никак не мог уловить нужного момента и издавал дикие крики в самый неподходящий, заставляя присутствующих нервно вздрагивать. Посланный за банкой апельсинового сока Рой принес из машины банку машинного масла. Пуфики и ящики, игравшие, как и в прошлый раз, роль столиков для гостей, были завалены неимоверным количеством сахара, соли и муки, причем в самых невероятных емкостях. Проникшись ответственностью, взволнованные участники эксперимента, искренне стремясь возможно точнее восстановить свои действия в роковой вечер, то и дело ошибались. Вместо того чтобы забыть о сахаре, как было в тот раз, они, как на зло, очень хорошо помнили о нем и приносили, а потом, в соответствии со своими действиями в роковой вечер, вынуждены были опять мчаться за сахаром и приносили его второй раз. Понятно, что сахар вскоре весь вышел, и пришлось прибегнуть к заменяющим его продуктам, например муке. И пиво вышло. Точнее, не столько само пиво, сколько закрытые бутылки с пивом, которые Павел должен был открывать. Содержимого же открытых нам наверняка хватило бы на целый месяц.
Все это светопреставление датские следственные власти во главе с господином Мульдгордом наблюдали со все растущей паникой на лицах.
Единственный элемент спокойствия в царящую на веранде суматоху вносили Лешек с Генрихом, которые, как только пришли, уселись на свои прежние места и тут же погрузились в прежний разговор, как будто и не прекращали его с пятницы.
Результатом светопреставления (то есть следственного эксперимента) явился лишь один- единственный, но зато не подлежащий сомнению вывод: каждый из курсирующих между кухней и торшером участников вечера непременно проходил за спиной сидящего Эдика в непосредственной близости от нее, каждый нес, как правило, какую-нибудь одну вещь, так что была свободна вторая рука, которой он и мог воспользоваться для нанесения удара стилетом или другим каким острым орудием. И этим человеком мог быть любой из нас. Информация вызвала в наших рядах смятение. Мы бросали друг на друга взгляды, исполненные подозрительности и даже страха.
– Лично я ставлю на мужчину, – доверительно шепнула нам Анита, наблюдая за Роем, как тот мечется в темноте со своей банкой машинного масла. – Ведь только сильная рука могла вот так, с маху, одним ударом прикончить беднягу.
Я возразила:
– Ну, не скажи. По-моему, здесь требовалась не столько сила, сколько умение, ведь Эдик так набрался, что можно было сколько угодно щупать его спину в поисках подходящего места, он бы и не заметил.
– Да ведь он сидел, откинувшись на спинку кресла. Как щупать, через кресло, что ли?
– Он часто наклонялся вперед, чтобы взять стакан с водкой или кружку с пивом…
– …и убийца воспользовался таким моментом? Но все равно, нужен опыт. Кто из вас имеет подобный опыт? А ну, признавайтесь! Вам уже доводилось убивать?
– Иоанне несколько раз, – буркнула Алиция, но шутливого тона не поддержала Эва.
– Тебе хорошо говорить – мужчина, – обрушилась она на Аниту. – Ведь у твоего Генриха алиби. А несчастному Рою весь вечер пришлось мотаться туда-сюда.
– Ах, милая, ведь это же так интересно – муж-убийца!
Заметив, как сверкнули в темноте глаза Эвы, я подумала, что она, пожалуй, перестанет любить Аниту.
Анита же откровенно наслаждалась атмосферой сенсации и не скрывала этого. Она плавилась в ней, как саламандра в огне. Зося наблюдала за Анитой с плохо скрываемой неприязнью. Что ж, я понимала подругу. Ее восемнадцатилетный сын вымахал ростом под метр восемьдесят, активно занимался спортом и вообще был юношей в полном расцвете сил. Я еще подумала: пожалуй, Зося первый раз в жизни пожалела, что ее сын не какой-нибудь слабосильный замухрышка.
Прелестный вечер наконец пришел к концу. Господин Мульдгорд с бесконечными извинениями, но тем не менее очень твердо осчастливил нас информацией, что пока никому не разрешается покидать Аллерод, не получив на то позволения от него лично. Эве, Рою и Аните разрешалось жить в своих домах, но им тоже запрещалось покидать Роскилле и Видовр. Выезд за пределы Дании совершенно исключался. Полной свободой могли пользоваться лишь Лешек и Генрих.
– Мне очень жаль, дорогая, что я вынужден оставить тебя в столь идиотской ситуации, – с грустью и некоторым смущением сказал Лешек Алиции, – но меня ждут на яхте. Помощь моя вряд ли понадобится, а для тебя все-таки одним непрошеным гостем будет меньше.
Алиция безнадежно махнула рукой и вздохнула:
– Другие приедут. А ты когда отправляешься?
– Сегодня же, последним поездом. Завтра на рассвете мы отчаливаем. Ждут только меня.
– А Эльжбета? Ты разве не хотел захватить ее с собой?
– Во-первых, неизвестно, сколько пришлось бы ждать, ведь она, как и все, под подозрением, а во- вторых, она и не собиралась путешествовать со мной. Эльжбета давно ведет самостоятельный образ жизни и делает все, что хочет, не испрашивая моего позволения. Вот только надеюсь, что все-таки не она убила Эдика…
Господин Мульдгорд собирал свои манатки и своих сотрудников. Стоя в открытых дверях на террасе, я
