был, господи, ни в чем не виноват. Они с Варькой его в свою аферу впутали, спекулянты проклятые, а он такой был хороший мальчик, такой доверчивый…
— Я эту историю помню, — грустно произнесла Зинаида, смотря в окно на золотистую от солнца поляну, — Он был мальчик для битья, подставное лицо. Шестерка. Его заставили расплачиваться за все, он влез в страшные долги, кое-как отдал, но, видать, не всем.
— И теперь вы решили его спасти? — поинтересовался холодным голосом Данила, — Максимыч передал полномочия тетке, чтобы она вытрясла из должника последнее. Ему пришлось бы продать квартиру, или вам — дом, в котором живете. Так?
— Да у Игоря кроме жилья ничего не осталось! — сорвалась на крик Лидия, — Куда ему — на улицу, с женой и детьми? А может, мне? Какой позор, господи, какой позор на старости лет!
— А убивать? А водкой ядовитой нас травить? Попугать решила? А наводить Даньку на мысль, что убийца — его собственная мать? Тоже пугала, Хичкока редисочная? Терроризировала всю семью целую неделю! — петухом наскакивал на нее Ося, — Еще и ночью приперлась, про убийство наболтала, схемок начертила миллион — думала, тебя не заподозрят, Агата Кристи хренова?
— Надо же было узнать, что у вас на уме, — жалобно заныла Евсеевна, — Я и в водку-то сыпанула всего ничего, вы же оправились… Хотела бы отравить, так отравила бы! Я так испугалась, как вас услышала, так испугалась…
— А Максимыч? — подала голос Зинаида, — Вы ведь его столкнули в подвал? Мы с Осей видели из кухни, как он стоял перед раскрытой дверцей, а вы кидались ему на грудь и рыдали.
— А когда он вниз упал, тут же, значит, вернулись себе к гостям и мирненько принялись намекать на какие-то дивные огурцы… — подошел к Зине Иосиф и приобнял свою разъяренную возлюбленную, удержав ее на расстоянии от перепуганной Лидии, — Хотели, чтобы кто-нибудь сходил за соленьями и обнаружил покойничка! Хороший закусон!
— Да ведь он сказал, что так дела не оставит! Что заберет расписку обратно и будет Игорька… дожимать! Он ведь знал тайничок, где Варька дерьмо это держала, компромат свой окаянный! Он про кресло и намекал! — завывала Лидия, отступая от их обвинений к стене.
— Какой тайничок! Не было никаких тайников, глупая семейная байка, что у кресла ножки полые, а в них прабабкины брильянты спрятаны! Вот она, эта бумажка! На! Подавись! — заорала Зоя, скомкала проклятую расписку и кинула ею в душегубицу.
Та, с ловкостью профессионального баскетболиста поймала маленький бумажный комок, сунула его в рот и… съела. Все остолбенели. А бабуся с трудом сглотнула, передернулась от отвращения, потом медленно подошла к столу, налила себе чай, положила лимон, сахар, размешала и запила неаппетитный десерт. Потом под всеобщее ошеломленное молчание поставила чашку на стол, оглядела замершее 'собрание' и вдруг хихикнула:
— Что, съели? Нет уж, ребятушки, я первая успела! Тю-тю ваши денежки! Кап-питалисты проклятые! — с ненавистью повернулась она к Зинаиде, а та опасливо спряталась за плечом Иосифа.
Тот расправил торс, прикрывая даму, но видно было, что ему самому неуютно от совершенно волчьего выражения, внезапно появившегося на сухоньком востроносом личике еще недавно почти симпатичной старушенции. А та шептала, трясясь от бешенства:
— Сажать вас надо, сажа-а-ать! Я таких, как ты, самолично знаешь, сколько посадила? С-спекулянты, вор-рюги, мошенники! Насквозь тебя вижу, да кто нам, старикам, верит! Вот никакой жизни от вас и не стало, засланцы капитализма!
— К-кто? — давясь хохотом, спросила Зоя, — Засланцы?
— Да!!! — взорвалась воплем Евсеевна, — А как же? Думаете, они сами по себе расплодились? Их же американцы обучают и к нам забрасывают, чтобы страну до кризиса довести!
— Да уж довели, — философски заметил Георгий, — и даже не раз. Пора бы и честь знать.
— Ага! — поддержал его Данила, — Честным пирком да за свадебку, как говорится. Ты что, Евсеевна, не слыхала про нашу дружбу с Западом? У нас теперь с ними союз… экономический.
— Да вы тут все… — старушка с горестным изумлением обвела глазами присутствующих, — обмороченные. Это на вас через телевизор излучают, последнего патриотизма нацию лишили!
— Думаешь, мы зомби заколдованные? — вышла из-за Оськиного плеча расхрабрившаяся Зинаида, — А знаешь, как проверить? Нечистая сила соли не выносит. Оживленному мертвецу надо дать соли, он и помрет. Вот так! — тут Зина протянула руку к блюдечку, выбрала самый крепенький соленый огурчик и смачно им захрумкала.
Этой насмешки бабка уже не вынесла. Она рванулась к Зине, как вурдалак — с разинутым ртом и вытаращенными глазами. На озверевшую огородницу бросился Иосиф, Даня поспешил другу на выручку, Сима не могла оставить сына без поддержки, а Гоша Симулю — без прикрытия. Остальные присоединились к потасовке из чистого коллективизма. Образовалась даже не куча-мала, а куча-велика, в которой, как в мультике, мелькали кулаки, вытаращенные глаза, оскаленные рты и красные от напряжения уши. Слышалось пыхтение: 'Держи! Да не меня — ее! Руку, руку ей прижмите! Да отцепите же ее от Зинки кто- нибудь! Кусается, комсомолка-спортсменка! Теперь уколы от бешенства делать придется!'
Наконец, многорукое чудище распалось на свои 'составляющие', и все с изумлением обозрели Евсеевну, туго-натуго прибинтованную к ножке стола сдернутой скатертью, с половинкой лимона во рту в качестве кляпа. Пойманная преступница морщилась, мычала и пыталась выплюнуть кислый плод, но только багровела от натуги, и уже напоминала тушку молочного поросенка перед варкой на пару. Все глянули на нее и хором расхохотались. Утирая выступившие слезы, хлопая друг друга по спинам, затихая и вновь заходясь от смеха, они бы так никогда и не успокоились. Веселье смывало ужас последних дней, словно 'Комет' — въевшиеся пятна.
Первым пришел в себя Павел Петрович: с воплем невнятного содержания он метнулся из кухни к телефону, стоявшему в обеденной 'зале'.
— Слушай, как тебе все это в голову пришло? — спросила Зина Иосифа, когда они сидели в саду вместе с Даней и литрами глушили джин-тоник.
— Да ведь со мной Евсеевна больше всего общалась, — дернулся Ося, — Думала, что мне больше всех пофигу: в информаторы, дескать, я гожусь, а в следователи… Она со мной и не церемонилась особо — про племянника упомянула, которого чертовы капиталисты под монастырь подвели, про брата покойного рассказала. Но я тоже не лыком шит! — он подмигнул Зинаиде, — Данька сказал, что она упоминала Симу среди тех, кто ходил к Варьке. А ведь про Симочку мы до разговора с Гошей сами ничего не знали, а она вообще знать не могла. Выходит, Евсеевна там лично присутствовала. Намеки Максимыча, кстати, на ум пришли — про продажу дома. Помнишь, когда я его чуть не убил?
— Бабулька сделала эту грязную работу за тебя, — усмехнулся Данила, — Ох-хо-хо… Что же с ней, несчастной, теперь будет?
— Я ей адвоката найду. И врача. Много не дадут, — убежденно заявила Зина, — А вообще, она зря глупостей наделала! Сказала бы мне про своего Игорька, так я бы забрала у Варьки бумаженцию эту — еще на дне рождения. Да и нужды в этом не было: по такой лабуде ничего не получишь. 'Вытрясалы' на Варьку работать не стали бы за одни ее красивые глаза — сперва заплатить надо, а потом уж ехать долг выбивать. Вот Максимыч и не обзарился на эту расписку.
— А как же он Поморцеву эти деньги дал — вот так, без отдачи? — изумился Даня, — Неужто он в душе такой добренький… был?
— А кто тебе сказал, что он их дал? — подняла бровь Зинаида, — Это, небось, оплата за какие-нибудь услуги — за отмазку от тюрьмы да от сумы, например. Максимыч вместе с Варькой давно творческий дуэт образовали: она всех шантажировала — за себя и за того парня Максимку, а тот всем ее жертвам помощь оказывал — не за бесплатно, разумеется. На лохах срабатывало. Бизнесмены поопытнее, конечно, не покупались, но хорошие доверчивые Игорьки — легко!
— Вот это да-а… — пораженно протянул Данила, — У меня, оказывается, не тетка была, а настоящая злодейка из Бондовского сериала. Что ж ты раньше-то молчала, Зинуль?
— А меня спрашивали? — томно потянулась в кресле Зина, — У меня больше про мою личную жизнь интересовались — связи, мотивы, контакты… — и она многозначительно посмотрела на зардевшегося Иосифа.
— Да хватит вам! — поспешно ответил Гершанок, — Было, да сплыло. Финита.
