это подрагивало и тряслось. Из грязного ворота некогда хорошей рубашки вываливалась дряблая шея с прыгающим и не находящим себе места кадыком. Глаза свидетеля беспрестанно помаргивали и слезились.
Даже в прокуренном воздухе комнаты заседаний отчётливо проступил характерный кислый запах - камеры, баланды, параши.
Адвокат недовольно покрутил носом.
– Виктор Михайлович, наша коллегия неоднократно ходатайствовала об изменении мер по содержанию лиц, изъявивших добровольное согласие на сотрудничество с органами спецправопорядка, или выступивших с инициативой по даче свидетельских показаний:
Председатель прервал адвоката взмахом руки.
– Не мы решаем, Валентин Петрович, и вы прекрасно осведомлены, куда обращаться надо, - большим пальцем правой руки председатель потыкал себе за спину, в сторону портрета. - Мы лишь выполняем указ Президента о неотложных мерах, направленных на:
– И всё-таки я буду вынужден доложить о имеющих место перегибах и:
– Это ваше право и ваша обязанность, - тяжело пророкотал председатель. - Приступим к рассмотрению, или дальше препираться будем? Свидетель, между прочим, ожидает. Или перенести на завтра хотите?
Старик, подавшись вперёд, торопливо произнёс:
– Если возможно, то я бы сегодня, вот сейчас прямо:
– Ма-алча-а-ать!!! - рявкнул так, что звякнул стакан на графине, вскочивший Пахоменко.
Свидетель дёрнулся всем телом.
Конвоиры вздрогнули и приняли стойку «смирно».
Обвинитель одёрнул полы кителя и поправил ремень. Взглянул на председателя. Тот сделал жест рукой - садись.
Занимая своё место, Пахоменко уже почти миролюбиво буркнул:
– Тарахтеть будешь, когда разрешат.
Старик с готовностью закивал.
– Ну, так что там у вас по поводу содержания, Валентин Петрович? - по-волчьи, всем корпусом повернулся к адвокату председатель. - Гражданин Рождественский жалоб, кажется, не предъявлял. Или я ошибаюсь?
Рождественский умоляюще затряс бородавками.
– Хорошо, хорошо, мы это обсудим позднее, - примиряющее улыбнулся адвокат и уткнулся в бумаги.
Председатель тяжело повозился на стуле. Откинулся на скрипнувшую спинку, и сунув пальцы за потёртый ремень портупеи, тяжело уставился на свидетеля:
– Ну?
Рождественский, теребя единственную уцелевшую пуговицу пиджака, преданно выкатил глаза:
– В целом, я уже изложил всё в письменном виде: Но я понимаю: Устные показания: Конечно:
– У тебя пять минут. Или переношу рассмотрение дела на месяц. У нас тут что, думаешь, заняться нечем?.. - начал терять терпение председатель.
– Так я же говорю: Под Кубинкой у меня дача есть. Старый дом, конечно, от отца ещё. Вообще-то я больше в Переделкино время провожу. Кубинка - это так, знаете, секретный филиал, подальше от собратьев по цеху, так сказать:
– Ну-ка, поподробнее про Кубинку и секретный филиал давай! - оживился Пахоменко, хищно прищуриваясь. - А ты тот ещё фрукт, я погляжу!..
Председатель укоризненно склонил голову:
– Ты, Пахоменко, эти штучки брось, не тридцать седьмой тебе тут... Не сбивай человека. Он и так тут в показаниях нагородил такого. Вот, читаю: «По просёлочной дороге шёл я молча». Куда шёл? С какой целью? Откуда шёл, от кого? Время суток? Что имел при себе? Почему молча шёл, а не пел, скажем? Таился? От кого? От органов?
Председатель гвоздил вопросами, как станковый гранатомёт.
Пахоменко согласно кивнул:
– Пишет, что дорога была пуста, и тут же, следующая строчка - аудиовизуальный контакт с нарушителями! Целую свору ведь повязали мы на следующее утро - пятьдесят шесть человек. Правда, - с сожалением добавил обвинитель, - шестнадцать из них пришлось отпустить после выяснения обстоятельств. Те в гулянье не участвовали, стол да постельку молодым готовили. Легко отделались, в общем: Но не в этом дело. А он такую кодлу, да ещё на угнанном самолёте по полю, как на тракторе, рассекающей, не сразу заметил: Врёт, по-моему.
– Ну, давайте всё же учитывать творческий склад характера и личности Роберта Ивановича, - вмешался адвокат. - Всё-таки лауреат Государственной премии, не будем забывать с вами...
Рождественский обрадовано и благодарно кивнул.
– Ну, шёл человек молча, погружённый в свои мысли и творческие планы. Сочинял, быть может, на ходу что-нибудь. В общем, весь в себе. Вот и не сразу заметил происходящее:
Председатель взглянул на часы. Провел рукой по лицу.
– Ну, допустим. Может, и так. Шёл, «чижика-пыжика» сочинял. А тут СУ-25 по полю, по посадкам колхозным прёт, в шариках и гирляндах весь, на нём пьянь деревенская гроздьями: Как опята бревно, облепили: Один, кстати, с крыла сорвался, и прямиком под шасси. А они и не заметили, их, видишь ли, «крылья вдаль несли»: Места им мало было, а?! Вот как гуляют теперь - ни земли, ни неба людям не хватает!
– А кто самолёт-то угнал? - вновь подал голос адвокат.
– Ты дела внимательней читай, знать будешь лучше, защитник хренов,- не выдержал Пахоменко. - Видишь, свидетель показывает: «Был жених серьёзным очень». Конечно, будешь тут. Он к тому времени протрезвел уже, от страха за содеянное. Он же ведь и вывел «сушку» из ангара, да ворота им протаранил. Загубил машину, сука. Вот тебе и авиатехник. Три года парень работал на аэродроме, допуск высокий получил, у «Витязей» работал, ну, которые высшие пилотажи америкосам за бабки показывают. И вот на тебе. Женился, называется. А всё почему? Невеста, дура, Клава деревенская, подбила его. Говорит, хочу как по телеку, на длинной такой лимузине прокатиться, чтоб увивался ветерок за фатой. Так было? - Пахоменко глянул на Рождественского.
– Совершенно верно, - Рождественский слегка наклонился вперёд. - А у парня откуда такие деньги?.. Зарплату им за шесть месяцев задолжали, только за декабрь выплатили в прошлом месяце, без индексации: Вот он и решил на самолёте её повозить, вместо лимузина.
– Ты-то откуда знаешь, про зарплату-то? Шпионишь за аэродромом, что ли? - уцепился опять Пахоменко. - Ох, не нравится мне, Михалыч, этот тип. Ох, не нравится:
– Да нет, помилуй Бог! - всплеснул руками Рождественский. - Так ведь почти все в посёлке, где дача моя, на аэродроме работают. Ну, и говорят по вечерам: А моя профессия творческая, внимание профессионально цепкое: Люди рассказывают, а я отмечаю, записываю иногда, мало ли, пригодится
