– И как? – спрашивает она.
– Что? – переспрашиваю я, потому что вдруг понял, из-за чего не нравится мне камбузница.
Как-то, когда учился в школе, привел я домой свое новое увлечение. Мама оглядела мою подружку и, когда она ушла, посоветовал: «Бойся маленьких женщин с тонкими губами». Мама не смогла объяснить, на чем основана ее неприязнь к таким женщинам, ссылалась на завет своей матери, но слова ее запали мне в душу, с тех пор среди моих любовниц не было тонкогубых малышек.
– Новый год, – объясняет Валентина.
– А-а... – я стучу пальцами себе по лбу, изображая раскаяние в тупости. – Ничего!
Надо бы уточнить, ничего хорошего или ничего плохого, но пусть выбирает сама. По счастливой улыбке догадываюсь, что выбрала она второй вариант.
– А как же?.. – Она показывает глазами на Раису.
– Нельзя же целый рейс отмечать одно и то же! – сказал я.
Сказал вполне искренне, хотя предпочел бы праздновать какую-нибудь другую женщину, а не Валентину. Не отказался бы с Ниной. Хорошо, что ее нет здесь, а то бы у меня язык не повернулся говорить комплименты камбузнице.
– Все вы, мужчины...
– ...кобели? – подсказываю я.
Она хихикает коротко и визгливо, будто я пощекотал ее холодными пальцами. Самое сильное испытание артистических способностей – восхищенно слушать подобные звуки, которые смехом назвать трудно. Артист я хороший, даже теща верит, что нравится мне.
– Ну, не все, – благожелательно отделяет Валентина меня от кобелей.
– А это хорошо – быть не таким, как все? – спрашиваю шутливо.
– Да, – серьезно отвечает она и поворачивает голову вправо, где должен сидеть второй помощник – образец посредственности, но вспоминает, что он на вахте. Уголки губ камбузницы опустились, а под глазами я замечаю тщательно припудренные полукружья, наверное, последствие ночного скандала. Бедный второй помощник: у него нет житейски мудрой мамы.
Я перевожу разговор в другое русло, рассказываю анекдоты. Сначала «тонкие», потом все толще и толще и, когда, наконец-то, слышу смех, довольно противный, отмечаю про себя, что с юмором у Валентины плоховато, но состояние не критическое. Дальше говорю всякую чепуху. Женщинам важно не что говоришь, а как при этом на них смотришь. Смотрел я, видимо, так, как хотел, потому что Раиса дернула меня за рукав.
– Что? – повернулся к ней.
– Голова разболелась, – ответила Рая. – Может, пойдем?
– Посидим еще, – сказал я и, чтобы подуспокоить ее ревность, с жадностью посмотрел на канистру. – Выпей, полегчает.
– Не помогает.
– Ну, сходи выпей цитрамона, у меня в аптечке есть.
– Если пойду, то не вернусь, – произносит она и вдруг переходит на рассерженный шепот: – Чего здесь сидеть – среди пьяных мужиков?!
– Ты со мной, – ответил я. – Валя вон одна – и ничего.
– Ну, эта где хочешь будет сидеть, лишь бы вокруг нее вились!.. Ты идешь?!
Терпеть не могу ультиматумов. Не верит, что меня только выпивка интересует, тем хуже для нее.
– Посижу еще.
Кое-чему научил Раису хвост временных мужей – покидает капитанскую каюту без лишнего шума, даже дверью не стукнула по стулу Фантомаса. Валентина проводила ее взглядом победительницы. Как мало надо женщинам для счастья!
Стоило уйти моей любовнице, как интерес ко мне со стороны камбузницы поубавился. Она делала вид, что слушает меня, но все чаще косилась на другой конец стола, прислушивалась к разговорам там и пару раз вставляла реплики, явно позаимствованные, потому что были остроумные. Взгляд ее задерживался то на начальнике рации, то на Гусеве, то на Остапенко. Последний, занятый банкованием, не замечал ее призывов к действию, и вскоре был вычеркнут из списка жертв. Зато первые два заговорили громче и задергались, будто сидели голыми задами на раскаленной солнцем палубе. Догадываюсь, что обоим хотелось перебраться поближе к женщине, но были не слишком пьяны, чтобы решиться на это. Выход нашел Гусев. Он что-то прошептал на ухо повару, и тот, довольно хмыкнув, пересел ко мне, на место Раисы, а Валентина сразу же перепорхнула на его место. И слава богу, потому что я был на грани срыва из-за ее идиотского смеха.
Повару явно понравилось, что обе женщины покинули меня. Наверное, Миша не лишен ревности, и Гусев, заставляя его пересесть ко мне, сыграл на этом.
– Старпом, давай выпьем, – предложил он.
Пьян уже, иначе бы не перешел на ты. Делаю вид, что не заметил панибратства.
– Давай.
Ершов жадно глотает желтоватый самогон, кривится, будто выпил неразбавленной лимонной кислоты, и тыкается носом в локтевой сгиб. Замечаю, что лысина у Миши облезает. Розовые пятнышки похожи на цветы, проросшие через темно-коричневую, шелушащуюся кожу.
– За что я тебя уважаю, старпом...
Обычно за стадией опьянения, которую я называю «уважаемые люди», следует стадия обмена ударами между «уважаемыми». Надеюсь, что до второй стадии повару еще далеко.
– Каждый праздник отмечаете в капитанской каюте? – спрашиваю я.
– Да. У нас же экипаж – во! – Ершов тычет мне под нос пухлый большой палец, отогнутый от кулака. – Каждый праздник, каждый день рождения!
– Представляю, что здесь творилось на день рождения старпома. Наверное, наклюкались до посинения.
– Точно! – соглашается повар. – Я потом два дня отходил, Валька за меня готовила.
– Она ведь тоже тут была, – возражаю я.
– Была – куда же без нее?! Сидела до тех пор, пока второй помощник не сменился с вахты и не увел ее. Они еще поругались. Начальник рации заступился за нее, чуть не подрался со вторым.
– Она и с начальником?..
– Нет, Дмитрич – парень что надо. Просто они сидели в обнимку. Валька развалилась, говорит, пьяная, держи меня, Дмитрич. Он и держал. А тут...
– Так все время и лежала, никуда не выходила?
– Она на диване сидела, не могла выбраться.
– Так тебя же не было, ты же ушел, – вспомнил я.
– Нет, я уходил с капитаном, а потом вернулся с артельщиком. И больше – никуда. Я Вальку не пускал. Пусть, думаю, душа у нее поболит!
– Душа?
– Ну да! Знаешь же, что душа человека находится под мочевым пузырем: чем он полнее, тем на душе тяжелее? Ха-ха-ха!.. – смеялся он так весело, будто сам придумал эту хохму.
– Значит, и начальник рации никуда не выходил?
– Конечно! Куда же он без Вальки пойдет?! Он, наверное, рассчитывался с ней за очки.
– Какие очки?
– Свои, какие же еще?! Она в начале вечеринки толкнула его, очки упали на палубу, а начальник сослепу наступил на них. Плакался потом, что не видит без них ни черта... Скажу тебе по секрету, я и его душу помучил – здорово, да?!
– Здоровее не придумаешь, – мрачно ответил я. – Передай мой стакан, пусть нальют полный.
– Правильно, давай выпьем по полному за нашу дружбу!
– Да, – соглашаюсь я и уточняю: – За нашу «душевную» дружбу.
Буду сидеть за столом и не выпускать повара, пока не кончится самогон, – последую примеру древних, которые убивали гонца, принесшего черную весть.
