испепеляющих молний, была его лицом. Ничто живое не могло бы выдержать такой взгляд, не захлебнувшись леденящим, несовместимым с жизнью ужасом. Но страх Яна умер раньше него — сгорел на пепелище Дома, пылью рассеялся по Дороге, вымерз в горах Закатного вала. И теперь перед Владыкой Тьмы он стоял, как равный — Сила перед Силой, лицом к лицу, точнее, ликом к безликости.
И даже прежде, чем он ответил, Безымянный узнал его.
Того, кто должен был погибнуть в землетрясении, ради этого посланном, — но выжил, и отправился на Торинг.
Того, кого должны были поглотить Молчаливые-
Одного из тех, ненавистных, чьи дела снова и снова нарушали столь привычное и удобное
Тех, в ком ощущалась Сила, такая знакомая — и такая жуткая…
— Волей Настоящего и по моему выбору, я — тот, кто я есть, — ответил Бродяга спокойно. — Я пришел за ней. Она больше тебе не принадлежит. И ты отдашь мне ее,
Тяжкая длань Кай-Харуда взлетела в замахе.
Вихрь праха взвился над престолом, накренился, обретая вес и мощь, — и бессильно опал, не долетев до Бродяги. Тот, не оборачиваясь, шагнул к пропасти, за которой виднелась скала с оплетенной
— Посмотри на нее, — пророкотал великан, подавив гнев и внезапно возникший, непривычный страх. — Зачем она тебе? Или тебя привлекает дряхлость? Что ж… То, что вы назвали извращениями, я понимаю и принимаю… Эй, куда ты? Хочешь полюбоваться вблизи?
Ян не обернулся.
Шаг в никуда — и пустота под ногой становится ступенью.
Еще шаг — еще ступенька.
И еще.
Почти как тогда, на площади Фориса.
Только там Сила казалась живым огнем, который нужно было донести в пригоршне, не расплескав. А теперь она текучим панцирем окружала Яна, он чувствовал ее, словно собственное тело, он
Так стало.
И владыка, чьей власти был брошен вызов, покинул трон.
Чернотой полыхнуло среди серого тумана Внемирья: Кай-Харуд встал во весь рост, вскинув руки, и мрак взвихрился позади него, став то ли плащом, то ли — крыльями. Беззвучно, словно угольно-черные псы-убийцы Тамир Шада, мчался он наперерез Бродяге — и тот со скоростью ураганного ветра бросился навстречу. Пространство между ними опрокинулось огромным полем, грязно-серым, рыхлым, как подтаявший снег, и зыбучим, как песок; потянулось щупальцами, пытаясь опутать ноги. Оттолкнувшись последний раз, Ян взмыл над полем, очерчивая сложную вихревую петлю — и не теряя из виду Кай- Харуда.
Он летел, и тело его пело от давно забытого боевого задора, потому что враг был настоящим врагом, и бой был верным — независимо от исхода. С каждым мгновением гигант словно усыхал, уменьшаясь до размеров обычного человека, а, может, сам Ян, набирая силу, рос?
Нахлынуло и закружило, подхватив, ощущение распыленности. Тысячи лиц с глазами, горящими одинаковым серо-голубым огнем; тысячи рук, так привычно сжимающих оружие; тысячи…
«Вспомни, это уже было с тобой! Было! Не поддавайся!..»
Ян вспомнил.
Содрогнулся.
Представил себе голос и ладонь Настоящего — и, как тогда, вновь собрался, стал единым, целым.
Вовремя. Мгновением позже на полдороге меж скалой и престолом столкнулись двое.
Равных — но лишь по силе; по воле и цели — противоположных.
Это не было поединком мастеров клинка, подобным танцу, — слишком разным был их стиль, да и не сталь была здесь оружием.
Впрочем, и не огневые шары, и не молнии — зрелищное, но простое волшебство магических поединков. Не командование когортами вызванных или сотворенных существ. Даже не свойственные редким мастерам игры чистой, невидимой Силой.
То был бой один на один — но в этом бою свободу обретала мощь, способная испарять моря и полосовать само пространство и время.
Черная рука, ударившая коротко, без замаха, несла безусловную и быструю смерть.
Не донесла, расплескав хаос небытия черными брызгами.
Клинок иссиня-белого света, взметнувшийся в невозможном косом ударе, вспыхнул — и погас, испарив черноту.
И там, где они столкнулись, возникло новое.
Сочетание черного и белого цветов невообразимой чистоты и четкости. Сначала это была точка, затем — круг размером с монету, блюдо, щит, колесо повозки…
Ни ударить, ни укрыться — противники замерли, почти касаясь друг друга. Застыло и все, что окружало их — и оплыло отгоревшей свечкой. Лишь то, что родилось от соударения сил, становилось все более и более четким: символ
Злорадством сверкнул взгляд врага. Ян не проследил — ощутил его цель: серое, медленно вращающееся лезвие приближалось к утесу, оплетенному
Вихревой круг замер.
Остановилось само течение событий, заменявшее здесь время.
Исчезло все, что видели и чего не видели глаза, и неведомо откуда хлынул багровый свет закатного солнца…
…
—