Божьего промысла. А значит, надо импровизировать.
— Куда мы едем? — спросил он служку.
— Наверное, в собор. Мы там оставили одежду. А ты откуда взялся?
— Из церкви Святого Ансельма.
— Нет, как ты попал в тюрьму?
— Я приехал раньше, — сказал Джоди. — На поезде.
Из окна машины город казался скорее диким и странным, чем прекрасным. Джоди думал, сколько пройдет времени — а время представлялось ему чем-то вроде дороги, которую измеряют топографическими инструментами, — прежде чем он сможет двигаться непринужденно. Машина остановилась, Джоди открыл дверцу. Кардинал поднимался по ступеням собора, двое прохожих преклонили колени. Джоди шагнул наружу. Ноги подкашивались. Свобода ударила в лицо, как мощный порыв ветра. Он упал на колени, уперся ладонями в тротуар.
— Черт, ну ты надрался, — сказал служка.
— Крепленое вино, — буркнул Джоди. — Вино было крепленое.
Наконец к нему вернулись силы. Он поднялся и последовал за остальными в собор, вместе со всеми прошел в ризницу. Он снял сутану и, пока остальные надевали галстуки и пиджаки, он старался достойно держаться в своей белой рубашке, казенных штанах и кроссовках. Чтобы казаться увереннее, он сложил руки на груди. Увидев в большом зеркале свое отражение, Джоди понял, что на сто процентов выглядит как сбежавший заключенный. Стрижка, бледность, танцующая походка — даже полуслепой пьяница опознал бы в нем арестанта.
— Его Преосвященство хочет с тобой поговорить, — сказал епископ. — Прошу за мной.
Дверь открылась, и он вошел в комнату, похожую на гостиную в доме священника. Кардинал, уже переодевшийся в черный костюм, протянул ему руку для поцелуя. Джоди встал на колени и поцеловал перстень.
— Ты откуда? — спросил кардинал.
— Из церкви Святого Ансельма, Ваше Преосвященство.
— В моем диоцезе нет церкви Святого Ансельма, но мне известно, откуда ты. Не знаю, зачем спросил. Должно быть, в твоих планах время играет важную роль. Думаю, у тебя есть пятнадцать минут. Невероятно, правда? Идем отсюда.
Они вышли из собора. Какая-то женщина опустилась на колени, и кардинал протянул ей руку. Джоди узнал в ней актрису, которую видел по телевизору. Еще до конца квартала им пришлось остановиться снова, потому что другая женщина тоже встала на колени и поцеловала перстень. Они перешли улицу, и третья женщина встала на колени. Кардинал небрежно ее перекрестил, и они вошли в магазин. В считанные секунды продавцы сообразили, кто пришел. Кто-то из старшего персонала спросил, не желает ли кардинал пройти в отдельный зал.
— Мне все равно, — ответил кардинал. — Решайте сами. Через пятнадцать минут у нас с этим молодым человеком назначена важная встреча. А он неподходяще одет.
— Мы все сделаем.
С Джоди сняли мерки.
— У вас фигура прямо как у манекена, — сказал продавец.
Джоди это запомнил, но решил, что самолюбование неуместно, когда происходит чудо. Двадцать минут спустя пружинящей походкой он шел по Мэдисон-авеню. Это была походка человека, привыкшего блистать на светских балах, — вероятно, свершилось чудо.
Был дождливый августовский день. В такие дни в Риме и Париже нет никого, кроме туристов, и даже сам Папа Римский старается скрыться в Гондольфо. Получив дозу метадона, Фаррагат отправился стричь большой газон между учебным корпусом и блоком А. Он вытащил из гаража газонокосилку и канистру с бензином, перебросился парой слов со Зверем-Убийцей. Потом завел мотор, дернув за веревку, — это напомнило ему, как заводили мотор на лодках, давным-давно, когда он с друзьями плавал по горным озерам. В то лето он научился кататься на водных лыжах, причем везла его не обычная моторка, а настоящая гоночная яхта под названием «Гарвуд». Он с трудом совершил поворот у самого правого борта —
— Стойте! — кричал он своим старческим голосом. — Стойте, стойте, стойте. Зачем вам это нужно? Зачем нужно все разрушать? Зачем осложнять жизнь таким старикам, как я? Какой в этом прок? Какой в этом прок? Ну какой в этом прок? Вы только и умеете, что огорчать людей, злить их, обворовывать. Стойте, стойте. Верните часы обратно, и я ничего никому не скажу. Постойте…
Яхта отошла от причала, и рев мотора заглушил крики сторожа, но Фаррагат всю ночь слышал его голос, несмотря на виски и девушек, и будет слышать его, наверное, до конца своих дней. Он рассказывал об этом трем психоаналитикам. «Понимаете, доктор Гэсподен, услышав крик старика: „Стойте, стойте“, я впервые в жизни понял своего отца. Да-да, когда я услышал: „Стойте, стойте“, я словно услышал своего отца, я осознал, что он чувствовал, когда я надевал его фрак и шел танцевать котильон. Голос старика в ту летнюю ночь помог мне впервые в жизни понять отца». И сейчас Фаррагат повторил эти слова газонокосилке.
День был отвратительным. Стоял такой густой туман, что видимость, думал Фаррагат, составляла не больше двух сотен ярдов. А вдруг это помогло бы ему совершить побег? Нет, вряд ли. При мысли о побеге вспоминался Джоди: это было приятное воспоминание, ведь на прощанье они страстно поцеловали друг друга. Судя по всему, администрация и епархия епископа скрыли то, что Джоди сбежал, и ему теперь не суждено стать героем тюремного фольклора. Фаррагат узнал о дальнейшей судьбе Джоди у Ди Маттео, помощника капеллана. Однажды, поздно вечером, они встретились в туннеле, когда Фаррагат уходил из «Долины». Это произошло примерно через полтора месяца после побега. Ди Маттео показал Фаррагату фотографию из газеты, присланной ему по почте. На фотографии был Джоди в свадебном фраке — великолепный Джоди в момент триумфа. Его удивительная красота не померкла даже на серых страницах провинциальной газетенки. Невестой оказалась серьезная, молодая девушка явно восточного происхождения. Под снимком было подписано, что Г. Кейт Морган женился на Салли Чау Лай, младшей дочери Лиин Чау Лая — директора фабрики, где изготовлялись провода и где работал жених. В газете больше ничего не говорилось, но Фаррагату больше ничего и не надо было. Он расхохотался, но Ди Маттео было не до смеха. Он злобно сказал:
— Он обещал меня дождаться. Я спас ему жизнь, и он обещал дождаться. Он любил меня — Господи, как же он меня любил! Он отдал мне свой золотой крестик.
Ди Маттео выпутал крестик из волос на груди и показал его Фаррагату. Фаррагат хорошо знал этот крестик — на нем, скорее всего, остались следы его зубов; крестик пробудил в нем воспоминания о любимом — очень яркие, но совсем не грустные.
— Похоже, он женился на ней ради денег, — сказал Ди Маттео. — Она наверняка очень богата. А ведь обещал дождаться меня.
Фаррагат заранее спланировал, как будет стричь газон. Каждый раз, дойдя до середины, он разворачивался и стриг в другом направлении, чтобы состриженная трава не собиралась в кучи, постепенно высыхая и выцветая. Он где-то прочел, что состриженная трава служит отличным удобрением, хотя ему всегда казалось, что она для этого слишком безжизненна. Он работал босиком: босыми ступнями
