l:href='#n_28' type='note'>[28] Нельзя не согласиться с Я. Н. Щаповым в том, что появление в начале XIV в. православной митрополичьей кафедры явилось важным политическим успехом Галицко-Волынского княжества, и что это событие, в первую очередь, 'было вызвано внутренними причинами – указанным объединением и усилением этого княжества'. Прав он и тогда, когда утверждает: 'Самостоятельная православная митрополия, несомненно, была сильным политическим оружием в руках князя в его борьбе за усиление княжества и его политическую независимость', которые явились необходимой предпосылкой для 'развития национальной культуры в привычных, традиционных формах'.[29] О том, что самобытное развитие Галицко-Волынской Руси и во времена Юрия I Львовича подвергалось угрозе католической экспансии, свидетельствует датированное 1309 г. сообщение Яна Длугоша о неудавшейся попытке папской курии склонить 'русского короля' к 'повиновению Римской церкви и к союзу с ней' и тем самым подчинить его владения своему влиянию.[30]
Ян Длугош сообщает также точные даты смерти Юрия I Львовича и его супруги Евфимии: соответственно 24 апреля и 17 марта 1308 г. По словам польского историка XV в., он был 'человек изворотливый и благородный, щедрый для духовных лиц. В его правление Русь пользовалась благами мира и огромной зажиточности'.[31] Характеристика эта вполне соответствует описанию владимирским летописцем действий Юрия Львовича по захвату Берестейской земли в 1288 г.[32] После его смерти Владислав Локетек принял деятельное участие в судьбе своих племянников, ока- /13/ зав им помощь в преодолении сопротивления местного боярства и утверждении их власти в Галицко-Волынском княжестве. 'Божьей милостью князья всей Русской земли, Галиции и Владимирии' – так именуют себя Андрей и Лев Юрьевичи в грамоте от 9 августа 1316 г.[33] Их преемник Болеслав-Юрий II, хотя и пользовался печатью, изготовленной по образцу печати Юрия I Львовича, но королевский титул также не употреблял.[34] Следовательно, в титулатуре Юрий Львович выступает прямым и единственным в последующем ряду галицко-волынских князей восприемником Даниила Галицкого.
Имеющиеся в наличии источники не позволяют сколько-нибудь определенно говорить о тех политических реалиях, которые послужили причиной принятия им королевского титула, но все же дают основание высказать на этот счет некоторые предположения. Как видно из сообщения Яна Длугоша, данное событие не было связано с папской курией. Скорее всего, оно обусловливалось какими-то позитивными сдвигами во внутриполитическом развитии и международном положении Галицко-Волынского княжества в первом десятилетии XIV в. Если исходить из посылки, что Юрий Львович явился продолжателем политики своего деда, то следует признать, что наиболее весомыми причинами принятия им королевского титула могли быть лишь усиление великокняжеской власти и распространение ее суверенитета на всю территорию, входившую в состав Галицко-Волынского княжества во времена его наибольшего могущества. Но в таком случае княжество неминуемо должно было вступить в конфликт с Золотой Ордой, который имел бы своим следствием не только ликвидацию или значительное ослабление ее верховной власти над Галицко-Волынской Русью, но и привел бы к возврату захваченного ордынцами еще в 50-х гг. XIV в. Галицкого Понизья.
В 70-х гг. XIII в. Галицкое Понизье составило ядро владений темника Ногая – всесильного временщика и вершителя государственных дел Золотой Орды на протяжении почти трех десятков лет. Непосредственная власть Ногая распространялась на все правое (западное) крыло Ордынской державы – территорию в Северном Причерноморье, простиравшуюся от междуречья Дона и Днепра на востоке до Олты, левого притока Дуная, на западе и ограниченную с севера предгорьем Карпат, а далее – рубежом Золотой Орды с Юго-Западной Русью.[35] Эти земли Ногай подчинил своей власти в 60–70-х гг. XIII в., во время походов золотоордынских войск на Византию и Болгарию, используя положение ханского военачальника.[36]
С начала 70-х гг. XIII в. Ногай выступает в международных отношениях в качестве самостоятельной политической силы. /14/ Так, уже в 1270–1271 гг. он вступил в переписку непосредственно с египетским султаном ал-Мальк аз-Захиром,[37] в 1273 г. взял себе в жены побочную дочь византийского императора Михаила VIII Палеолога Евфросинью,[38] что дало ему повод вмешиваться в дела Византии, Болгарии и Сербии.
Образование в Северном Причерноморье улуса Ногая, вскоре приобретшего значение второго военно-политического центра Золотой Орды, усилило зависимость от нее близлежащих земель Юго- Западной Руси, экономические и военные ресурсы которых были использованы ею во внешнеполитических акциях, направленных, в первую очередь, против Литвы и Польши.
Ипатьевская летопись уже под 1277 г. сообщает о попытке Ногая навязать княжествам Галицко- Волынской Руси зависимость от своей власти помимо ханской. Поводом для нее послужило обострение отношений между правителем Литвы Тройнатом и Львом Галицким, которого поддерживали волынские князья: его брат Мстислав Данилович и племянник Владимир Василькович. К ним и прислал Ногай 'послы своя с грамотами' такого содержания: 'Всегда мь жалоуете на Литвоу, осе же вы дал есмь рать и воеводу с ними Мамъшъя, поидете же с ним на вороги свођ'.[39] Примечательно, что двумя годами ранее эти же князья ходили походом на Литву, но тогда сам Лев Галицкий обращался за помощью к хану Менгу-Тимуру, который предоставил в его распоряжение не только ордынское войско, но и отряды 'заднепровских' князей – брянского, смоленского, пинских и туровских – ибо, как отметил летописец, в то время 'бяху вси князи в воли в Тотарьскои'.[40] По-видимому, перелом в отношениях Ногая с правителями Юго-Западной Руси отражает запись 1277 г. в Густинской летописи: 'в се лђто в Татарех царь Ногай'.[41] В летописях Северо- Восточной Руси наиболее раннее упоминание Ногая с царским титулом относится к началу 80-х гг. XIII в.[42] О признании верховной власти Ногая галицким князем свидетельствует известие под 1280 г. Ипатьевской летописи о том, что Лев Данилович 'восхотђ собђ части [собђ] в землђ Лядьскои, города на Въкраини, еха к Ногаеви окаяньному проклатомоу помочи собђ прося оу него на Ляхы, он же да ему помочь…'.[43] Таким образом, Галицкая, а за нею и другие земли Галицко-Волынской Руси первыми должны были признать зависимость от улуса Ногая. Поступление дани и вспомогательных войск из Галицко-Волынской Руси способствовали дальнейшему быстрому росту политического могущества ордынского временщика.
В начале 80-х гг. XIII в., сразу же после смерти Менгу-Тимура, Ногай выступил в роли самостоятельного правителя, вследствие чего в Золотой Орде фактически установилось двоевластие.[44] /15/ В Великом Владимирском княжении диархия в Орде вызвала существование двух соперничавших между собой из-за приоритета политических группировок феодальной знати, каждая из которых ориентировалась на один из ордынских центров, пользуясь его поддержкой и военной помощью.[45] Подобную же раздвоенность ориентации у князей Юго-Западной Руси предполагал В. Т. Пашуто.[46] Она, в частности, просматривается во взаимоотношениях галицких и волынских князей во второй половине 80-х гг. XIII в. Им же подмечена тенденция к улучшению в дотоле недружелюбных отношениях между Львом Галицким и Мстиславом Даниловичем, после того как Мстислав объединил под своей властью всю Волынь в 1289 г.[47] Этим годом обрывается официальное летописание Юго- Западной Руси, представленное для большей части XIII в. Галицко-Волынской летописью, а вместе с ним и сколько-нибудь систематические сведения о внутриполитическом развитии данного региона Руси и его отношениях с Золотой Ордой. Между тем скупые известия летописей Северо-Восточной Руси и ряда иностранных источников указывают на то, что именно в этих сферах на рубеже XIII–XIV вв. произошли важные изменения, последствия которых в конечном счете предопределили результат экспансии литовских и польских феодалов на Юго-Западную Русь.
Изменения в отношениях между Юго-Западной Русью и Золотой Ордой, оказавшие существенное влияние на кратковременное возвышение Галицко-Волынского княжества в последние годы правления Льва I Даниловича и при его сыне-преемнике, безусловно находились в прямой зависимости от хода напряженной борьбы хана Токты против Ногая, завершившейся поражением временщика и ликвидацией его улуса как самостоятельной политической силы. Первое военное столкновение Ногая с Токтой произошло в конце 1298 – начале 1299 г. на границе их владений где-то в низовьях Северского Донца.
