Живой Этики, — ибо он менее других замкнут в тесный круг. Ур[усвати][78] правильно понимает, что искание справедливости и стремление к служению делают народ подвижным. Такой народ уже движется к продвижению. Пусть осуждают его за многие несовершенства, но в таких несовершенствах заключается возможность. Хуже нет совершенного шарика, бегающего по замкнутому кругу. Народ учится на невзгодах. В истории человечества нет преуспеяний в спокойных периодах. Каждый народ-победитель умеет быть и подвижным. Мысль такого народа открыта к новым смелым нахождениям. Суровый обиход направит народ в будущее»[79] .
Полагаю, что этот фрагмент в комментариях не нуждается. Хотелось бы отметить другое. Самые большие препятствия и в усвоении, и в распространении Живая Этика встретила именно в России. Закономерности энергетики Космической эволюции и исторического процесса, протекавшие в пространстве этой страны, могут объяснить нам многое в судьбе России и в тех важнейших поворотах, на которых ее заносило над гибельными провалами под «космическими ветрами». Ситуация в ее энергетическом пространстве усугублялась, а может быть, даже и определялась еще и тем обстоятельством, что из одного зерна, из одной эволюционной потребности перемен выросло как бы два стебля: Духовная революция и социальная, каждая со своим мировоззрением и мироощущением. Одна несла Космическое, другая — социологическое, но вместе они так и не сошлись.
3
«ВО ИМЯ СВОЕ…»
Надо всего только разрушить в человечестве идею о Боге < > и человечество устроится окончательно.
Одним словом, он признал себя тем, чем в действительности был Христос. Но это сознание своего высшего достоинства на деле определилось в нем не как нравственная обязанность к Богу и миру, а как право и преимущество перед другими, и прежде всего перед Христом.
Даны достаточные доказательства, насколько все, порожденное самостью, непригодно для эволюции.
Вряд ли достаточным будет просто сказать, что старое мышление никуда не годится, а новое, обладающее более высокими качествами в познании Мира, должно быть как можно скорее принято человечеством. Такая постановка сложнейшей проблемы «уплощает» последнюю, лишает ее энергетической сердцевины и не дает возможности определить, что есть старое, а что есть новое и в чем состоит необходимость замены одного другим. Проблема эта была достаточно глубоко затронута, и в какой- то степени даже решена, в пророческой русской литературе XIX века, в трудах философов Серебряного века России, а затем получила свое завершение в книгах Живой Этики.
Процесс смены старого новым идет через внутренние духовные структуры самого человека. При этом качества человека играют важнейшую роль уже потому, что они нередко как бы «отстают» от такого процесса. Среди них есть одно, которое Живая Этика называет самостью. Последняя является противоположением самоотверженности. Самость — одно из самых живучих качеств, которое может существовать при любом способе мышления, при любой системе. «Самость — отделение или восстание против сотрудничества, — определяет Живая Этика. — Даже умы большие часто не различали, где самость плоти и где действие великого сотрудничества»[80]. И еще: «Самость есть земное царство. Она не существует в Огненном Мире — остаток ее в Тонком Мире и тяжким цепям подобен»[81]. Самость имеет разные уровни, начиная с самого низшего, где все ограничено лишь едой, и кончая самостью превосходства над другими. «Самость превосходства, — отмечено в одной из книг Живой Этики — есть одно из самых позорных проявлений несовершенства духа. Она не только разлагает все окружающее, но и остается самым препятствующим условием для продвижения»[82].
Самость превосходства может низринуть не только человека, но и целое общество в такую бездну, в которой могут погибнуть самые лучшие намерения, самые прекрасные мечты. Это губительное качество так владеет человеком и так действенно по своей энергетике, что любой уровень мышления или сознания может оцениваться по тому, способствует он или препятствует его развитию. Наличие или отсутствие самости в носителях любой социальной системы или явления характеризует их этическую сердцевину. С этой точки зрения крайне важно рассмотреть особенности Духовной и социальной революций в России, каждая из которых стремилась построить свой Град Светлый, со своей степенью его реальности.
«Раскрываются новые перспективы „космического“ мироощущения и миросознания, — писал Н.А. Бердяев в 1915 году, — общественность не может уже быть оторванной и изолированной от жизни космической, от энергий, которые переливаются в нее из всех планов космоса. Поэтому невозможен уже социальный утопизм, всегда основанный на упрощенном мышлении об общественной жизни, на рационализации ее, не желающий знать иррациональных космических сил. Не только в творческой русской мысли, которая в небольшом кругу переживает период подъема, но и в мысли западноевропейской произошел радикальный сдвиг, и „передовым“ в мысли и сознании является совсем уже не то, во что продолжают верить у нас слишком многие, ленивые и инертные мыслью» [83].
Как известно, социальная революция имела идеологической основой старое социологическое мироощущение, которое опиралось на доктрину Маркса.
И если новое мышление, формировавшееся в пространстве Духовной революции, основывалось на широкой космической концепции, включившей в себя религию как средство познания и признававшей существование миров иных, более высоких состояний материи, с которыми человек связан и от которых зависим, то в социологическом старом мышлении дело обстояло иначе.
Известно, что Маркс относился отрицательно к религии, как таковой. Для него не существовало понятия Высшего, а причиной развития человечества и исторического процесса он считал экономические факторы. Марксизм не был философией духовных ценностей, а исповедовал экономическое благо. Основой жизни человека становилось не высшее качество, которое заключено в духовных ценностях, а низшее качество, содержащееся в понятии материального блага. Материализм, понятый Марксом достаточно ограниченно, согласно его социологическому мировоззрению, исключал такие понятия, как душа, сердце человека. Внутренней, духовной структуре человека создатель выдающейся экономической доктрины не уделял никакого внимания. Все эти моменты потом перекочевали к его русским последователям, которые стали во главе социальной революции в России. Знали ли они о новом мышлении XX века — сказать трудно. Для этого нужно специальное исследование. Нам известно одно: мысли Маркса двигали творчеством социальной революции и устремлениями ее вождя.
Выдающийся философ Серебряного века о. Сергий Булгаков писал: «По моему убеждению, определяющей силой в духовной жизни человека является его религия — не только в узком, но и в широком смысле слова, т. е. высшие и последние ценности, которые признает человек над собою и выше себя, и то практическое отношение, в которое он становится к этим ценностям. Определить действительный религиозный центр в человеке, найти его подлинную сердцевину — это значит узнать о нем самое интимное и важное, после чего будет понятно все внешнее и производное» [84].
