множественным утомительным операциям.
— Мне нечем платить.
— Я же сказал: мне не нужны деньги. Мне нужно твоё согласие.
— Да. Я согласна. Я на всё согласна!!! — прокричала я и уткнулась Генриху в грудь, содрогнувшись от боли. — Сделайте так, чтобы я не была уродиной!
Генрих сообщил, что приступить к первой операции он сможет не раньше, чем через пару месяцев. Я ещё слишком слаба. Днём он работал в клинике, а я ждала его дома. Несмотря на то что дом окружал большой частный сад, в котором можно было гулять, я ни разу не вышла во двор. Боялась показаться на глаза садовнику. Когда в дом приходила помощница по хозяйству, я закрывалась в своей комнате и ждала, пока она уйдёт, чтобы её не напугать. Когда в доме никого не было, на меня накатывало отчаяние. Я падала на пол и начинала кричать.
Генрих приказал помощнице завесить в доме все зеркала, оставив только зеркало в туалетной комнате, соединённой с его спальней. Он хотел, чтобы я перестала бояться, ведь если я видела своё отражение в зеркале, у меня начиналась истерика. Я рыдала и разбивала зеркала вдребезги. Страшное зрелище — видеть себя без бровей, без правильного разреза глаз, без губ и точёной шеи. Только многочисленные шрамы и расплавленная, скомканная от ожогов кожа…
Сколько бы я ни говорила, что жизнь потеряла для меня всякий смысл, в глубине души всё равно теплилась надежда, что мое лицо всё же можно привести в порядок. Я понимала, что уже нельзя сделать меня такой, какой была раньше, но для начала я хотела бы выглядеть так, чтобы от меня не шарахались люди. Пусть не красавица, но только не уродина.
— Ты почему сегодня ничего не ела? — спросил меня Генрих, вернувшись из клиники. — Помощница сказала, что стучалась к тебе в комнату, но ты не открыла ей. Она хотела тебя покормить.
— Не хочу, чтобы меня кто?то видел.
— Пока ты лежала в коме, она видела тебя каждый день, лечила и обрабатывала кожу от пролежней. С каких пор ты стала её стыдиться?
— Тогда я ничего не понимала. А сейчас мне стыдно.
— Чего ты стыдишься?
— Того, что такая уродливая.
— Но ведь ты же в этом не виновата. Днём ты можешь гулять в саду и дышать свежим воздухом. К тебе всегда будет трепетное и доброжелательное отношение. Все знают, что здесь живёт моя пациентка. Никто не посмотрит на тебя ни испуганным, ни жалостливым взглядом, не назовёт убогой, не покажет на тебя пальцем и не задаст лишних вопросов. Ты просто мой пациент, лечение которого растянется на долгие месяцы, а может быть, даже на годы.
— Господи, за что мне такая жизнь!
— Жизнь никогда не бывает лишней. Ты должна довериться мне. Не люблю хвастаться, но пациенты приезжают ко мне со всего мира. Они в один голос говорят, что у меня действительно «золотые» руки. Считают меня хирургом от Бога. Если не будешь верить в успех, у нас ничего не получится. Мы должны верить вдвоём.
— Я буду верить, — кивнула я.
— Когда ты окрепнешь, я покажу тебе Швейцарию. Ты была здесь раньше?
— Нет. Я знаю, что это страна банков, часов, вкусного сыра, незабываемого шоколада и знаменитых Альп.
— Это удивительная страна. Ты обязательно её полюбишь. Страна, не обладающая запасами полезных ископаемых, имеет такую прекрасную экономику. А швейцарские банки — самые надёжные банки в мире, и сюда стекаются все мировые деньги. Нет ни деноминаций, ни навязанных нам обменов денег, ни замороженных вкладов, которые вернут лет через двадцать пять, не раньше. Мои родители эмигрировали сюда, когда я был десятилетним подростком. Хотя первое время нашей семье приходилось туго, я влюбился в Швейцарию. Здесь ощущается реальная забота государства о людях. Пенсионеры живут с уверенностью в завтрашнем дне и могут совершенно спокойно посещать дорогие магазины и рестораны. И это несмотря на то, что в нашей стране один из самых высоких уровней жизни. На улицах почти нет пьяных, нищих и попрошаек. А ещё в Швейцарии самые знаменитые клиники. Их обслуживание заслуженно является одним из лучших в мире. Здесь комфорт, высокое качество, первоклассный сервис, который может удовлетворить требования любого, даже самого щепетильного пациента, доброжелательная атмосфера, гарантированная конфиденциальность. Номера в клиниках на уровне высококлассных отелей, а не больничных палат. Тут тебе и уютные холлы, и бары, и салоны красоты. Поэтому лечение сродни приятному времяпрепровождению. Швейцария — очень дорогая и закрытая страна, получить возможность для проживания в ней могут только состоятельные люди. Конечно, существует Швейцария для туристов и местных граждан. Для тех, кто в ней живёт, она намного дешевле. Цены для постороннего человека и постоянного жителя разные. А ещё в Швейцарии невозможно заблудиться. Тут такая замечательная система указателей и цветовых разметок… А если человек ступил на «зебру» пешеходного перехода, весь транспорт тут же замирает на месте. Интересно за всем этим наблюдать.
— Никогда не думала, что познакомлюсь со Швейцарией именно таким способом.
— Ты же мне пообещала верить в успех. Мне очень интересно с тобой работать, потому что самому хочется знать, что же получится. Ты для меня словно бесформенный кусок глины, а я скульптор, который будет пытаться вылепить тебе новые брови, новые глаза, губы. Ты должна запастись терпением и не ждать быстрого результата. Твой организм слишком слаб, чтобы проводить одну операцию за другой. На лечение уйдут долгие месяцы. Главное — выдержка. Надо собрать волю в кулак. Да и если разобраться, торопиться тебе некуда. Ведь по документам ты умерла ещё год назад, и никто нигде тебя не ждёт…
От его слов мне стало не по себе. Слишком жестокая правда. Однажды, когда Генриха не было дома, я нашла в себе силы выйти из комнаты и даже помогла помощнице по хозяйству приготовить обед. Мы общались с ней на английском. Женщина совершенно меня не боялась и вела себя так, будто я такая же, как все… А однажды она заболела и не вышла на работу. Я приготовила Генриху ужин и встретила его с накрытым столом.
— Ты сама это всё готовила?
— Сама, — кивнула я и принялась наблюдать, как Генрих ест.
— Ты такая умница, — улыбнулся Генрих и поправил очки.
— Это я стала такой, когда превратилась в уродину. А до этого была жуткой стервой, — задумчиво произнесла я.
— Не люблю стерв. — Генрих пригубил вино.
— Мужчины только говорят, что не любят их, на дух не переносят, а сами теряют голову.
— Стервы слишком тщеславны, их удел — одиночество. Для них не существует другого мнения, кроме собственного. Их просто распирает самодовольство оттого, что они цинично используют мужчин. Для них нет морально?нравственных запретов. Иногда мне кажется, что у них нет сердца. Я любил одну стерву и всегда ощущал, что вместо сердца у неё лёд.
— Вот видишь, всё?таки ты такую любил.
— Угораздило вляпаться.
— И всё же, мне кажется, она оказалась для тебя роковой.
— Не знаю, роковая она или нет, но мне по?человечески жалко подобных женщин. Эти несчастные создания взяли на вооружение мужскую линию поведения. Смотрят на сильный пол как на реальное зло и при удобном случае бросаются в бой. У них потребность в доминировании. Поэтому чаще всего они одиноки. У меня создалось впечатление, что каждую из них кто?то когда?то обидел и они мстят. Сегодня они искренне влюблены, а завтра разочаровываются и спешат поменять мужчину. Это защита от боли. Это маска и броня.
— Я думаю, это всё?таки образ жизни. А что стало с той стервой, которую ты любил?
— Мы с ней расстались. Я женился на другой. Устал доказывать, что она должна поверить в мою любовь.
— Мне кажется, ты лукавишь. Она сама тебя бросила. Поэтому ты и женился на другой.
