— «Учредителем печатного издания может быть частное лицо!» — процитировал Валя с иронической интонацией и даже сплюнул в сторону. — Мы губы раскатали: как! частное лицо! значит, любой из нас! вот теперь развернемся! Ага, развернулись… — он налил Зудину и себе еще по полрюмки. — И главное, сначала вроде пошло, мы с Валюшкой номеров, наверное, пять или шесть выпустили нормально, даже немного заработали, а потом как началось… Типография такие цены заломила! Союзпечать еще больше, к связистам вообще не подступишься, ну, мы-то, правда, на подписку и не замахивались, все в розницу, пришлось одно время даже самим продавать, вон Валюшка в трамваях ездила, торговала с рук…
При этих словах Валя вспыхнула и зло посмотрела на мужа.
— Я все понимаю, рынок, выживает сильнейший и все такое, но, дорогой Женя, я не торговец, я не умею и главное — совсем не хочу ничем торговать, у меня другая профессия. Я умею делать газету и хочу заниматься этим делом. Я ж как себе представлял? Я думал, что частная газета — это когда я сам себе хозяин, что хочу, то пишу, как хочу, так верстаю, никакого тебе Борзыкина, никакой цензуры, никакого обкома. Я творчеством хотел заниматься! Я хотел, — тут он понизил голос и приблизил лицо к Зудину, как бы отдаляясь от напряженно слушающей его Вали, — сделать лучшую газету области! Такую, какой еще никогда никто не делал! А что из этого вышло? Полный абзац… Оказалось, что надо становиться торговцем, коммерсантом, черт знает кем, добывать где-то бумагу, искать деньги, все время искать деньги, Женя! Сначала кто-то еще давал по старой памяти, потом перестали. Не могу я этим заниматься! Противно, и не умею.
Он помолчал, пожевал котлету, потом снова налил и вопросительно глянул на Валю:
— Это все? Больше нету у нас?
— Нету, — сказала Валя и виновато посмотрела на Зудина.
— Может, кофейку? Правда, у нас только растворимый.
— Ничего, давай растворимый, — дружелюбно согласился Зудин.
— Ложанулись, ох, как же мы ложанулись! — продолжал будто сам с собой говорить Валя Собашников. — Я сейчас «Южный комсомолец» вспоминаю, как… Дураки мы были, не ценили ничего. А ведь как работали! Ты вспомни, Жень! Ни о чем же никакой заботы не знали, откуда деньги берутся, откуда бумага, сколько типография стоит, сколько доставка, по-моему, этого всего даже Мастодонт не знал, оно ему и не надо было. Наше дело было — пиши! И неплохо писали, между прочим, газета была, я тебе скажу, не чета некоторым сегодняшним. О своей я вообще не говорю, это так, чтобы хоть как-то держаться, теперь уже ни до чего, видишь, сплошной дайджест гоним, а что остается? — он махнул рукой и надолго замолчал.
Зудин допил кофе и сказал:
— Значит, договорились, да? Я тебе дам знать, когда ты будешь нужен. Только особо не распространяйся пока об этом деле, хорошо? Я еще встречусь кое с кем, потом соберемся все вместе и будем начинать, времени, кстати, мало, первый номер надо бы выпустить где-то к 20-му. Ты пока знаешь что? Подумай над заголовком, макетом, надо, чтобы было не похоже ни на одну из местных газет, чтобы сразу бросалось в глаза, понимаешь?
— Понимаю, — усмехнулся чему-то своему Валя. — Я, когда сам начинал, тоже так думал — чтобы ни на кого не похоже, чтобы бросалось…
— Чего ты разнылся? — не выдержала Валя. — Если бы у нас были деньги, так бы оно все и было. Тебе человек предлагает, скажи спасибо, может, хоть теперь реализуешь свои идеи.
— Очень грамотно, — похвалил Зудин, а Валя только пожал плечами: «Я разве возражаю?»
Зудин ушел, а они долго еще сидели на кухне, озадаченные, веря и не веря в новую затею, которая то казалась им очередной авантюрой («Откуда у него столько денег, чтобы выпускать такую газету?» — спрашивал Валя. «Какое наше дело, откуда! Значит, есть», — отвечала Валя), то вдохновляясь перспективой поработать над настоящей газетой, а не тем суррогатом, обрывки которого одиноко валялись неубранными на полу в комнате.
— В конце концов, что мы теряем? — спрашивал Валя.
— Ничего не теряем, — охотно отзывалась Валя.
В эту ночь их вдруг потянуло друг к другу, чего уже давно не бывало, и у них даже случилась любовь, правда, как-то быстро и скомканно, но все же. Оба были рады этому нечаянному сближению и впервые за последнее время уснули, обнявшись, почти счастливые.
Глава 13
ЗАВТРА КОНЧАЕТСЯ ВЕК
Валера Бугаев был довольно известной в Благополученске личностью. Еще в 1990 году под впечатлением прямых трансляций со съезда народных депутатов СССР он увлекся активной политической деятельностью, стал бывать в одном НИИ, на сходках молодых ученых, объявивших о своей поддержке «Новой платформы в КПСС» и скоро сделался там не только своим человеком, но и главным оратором. На сходках говорили о плюрализме, многопартийности и свободе печати, цитировали Сахарова и Гавриила Попова и критиковали Горбачева за нерешительность. Валера запоем читал оппозиционные столичные издания и посещал митинги, но в какой-то момент уже и это перестало его устраивать, хотелось чего-то большего, какого-то настоящего дела, и вскоре оно нашлось: в Москве объявили о создании Демократической партии, и Валера быстро сообразил, что то же самое можно организовать и в Благополученске. На одном из митингов он предложил всем, кто разделяет демократические убеждения, записываться в эту партию, пообещав, что она будет проводить конструктивную линию в отношении КПСС, но поскольку состоять одновременно в двух партиях никак нельзя, то лично он из КПСС выходит. Правда, рвать принародно свой партбилет, как уже делали некоторые, он не стал, а просто положил на стол секретаря редакционного партбюро заявление о выходе, тот побежал к Борзыкину — советоваться, как с этим быть, Борзыкин пробовал по-хорошему отговорить Валеру, говорил, что мода на демократию рано или поздно пройдет, а партия — вечна, на что Валера возражал: партия больна, расколота изнутри и слаба, как никогда, нужны новые, здоровые общественные силы, которые возглавят реформы. «Да где они, эти силы? — спрашивал Борзыкин. — Вас же там три калеки!» «Есть, есть такие силы, они зреют и скоро заявят о себе», — убежденно отвечал Валера. Он уволился из «Советского Юга» и целиком отдался политической деятельности.
Поначалу в новую партию записалось всего человек шесть— восемь, но Валера не унывал, говорил, что это только начало и что будущее несомненно за ДПР. Под флагом этой партии он прошел в депутаты областного Совета, что чрезвычайно его вдохновило, и он сразу же сколотил там небольшую демократическую фракцию, которая, когда пришло время, то есть в августе 91-го, даже выдвинула из своих рядов нового председателя Совета — молодого ученого с благообразным лицом и интеллигентской бородкой. За спиной его незримо стоял Валера Бугаев. Облсовет, однако, несмотря на наличие в нем председателя-демократа, не нашел общего языка с губернато-ром-демократом Рябоконем: тот все время наезжал на депутатов, пренебрежительно о них отзывался, принимал, минуя их, такие решения, от которых даже депутаты-демократы хватались за голову. Вдруг они ясно увидели, что это не тот человек, которого они ждали, что он, хоть и говорит все время о демократии, на самом деле не имеет о ней ни малейшего представления, дискредитирует саму идею, и ужаснулись тому, что поддержали его в свое время.
Кончилось тем, что облсовет, в котором большинство еще принадлежало прежней номенклатуре, выразил Рябоконю недоверие, и демократическая фракция просто вынуждена была с этим согласиться, а президент, чтобы не допустить преждевременных выборов, снял неудавшегося губернатора с формулировкой «за серьезные недостатки в работе». Новый глава, Гаврилов, тоже был далек от истинной демократии, как понимали ее Бугаев и его товарищи, и, хотя в открытую с депутатами не ссорился, делал все по-своему, так что выходило, областной Совет — никакая не власть, а только ширма для администрации, за которой она творит, что хочет, по своему разумению. Лозунг «Вся власть — Советам!», под которым шли в 90-м году на выборы, теперь стал казаться наивным заблуждением. Демократы первой волны как-то сникли, стали по одному перебираться в исполнительные органы, про ДПР мало кто вспоминал, один Валера держался до последнего, все не веря, что демократия не состоялась. А в октябре
