«Пантеон» и на меня самого. «Нью-Йорк таймс» честно сообщала, что я «воздерживаюсь от комментариев», но только один журналист обратился за справками к моим коллегам, которые не хуже меня могли изложить суть дела. Редакторы «Пантеона», ушедшие из издательства вместе со мной, не заключали никаких соглашений о выходном пособии и соответственно были вольны отвечать на любые вопросы. Информацию также могли дать Боб Бернстайн и Тони Шулт, все эти годы находившиеся в курсе финансового положения «Пантеона». Пресса оставила без внимания тот факт, что наша рентабельность никогда не смущала прежнее руководство «Рэндом хауз». Конфликт освещался упрощенно и однобоко благодаря усилиям пиар-специалистов «Рэндом хауз», которые так и сыпали лживыми доводами и фальсифицированными цифрами.
Не прошло и нескольких дней, как Витале нанял Фреда Джордана и передал наш каталог в его руки. Европейские корни Джордана создавали иллюзию, будто он продолжит устоявшиеся традиции «Пантеона», но он был верен лишь целям своих нанимателей. При первом же знакомстве с горсткой людей, оставшихся работать в офисе «Пантеона», Джордан заявил, что политической литературы это издательство отныне не выпускает. Джордан продержался на своей должности лишь год с небольшим. Не минуло и нескольких лет, как издательство окончательно распростилось со своей прежней концепцией и превратилось в придаток «Кнопф». Из планов исчезли книги об актуальных социальных проблемах, а также серьезная литература интеллектуального и культурологического толка. Возьмем каталог продукции под маркой «Пантеона» на осень 1998 года. Самая впечатляющая в нем книга — альбом с фотографиями кукол Барби. Что до «Шокен», то «Рэндом хауз», не упразднив эту марку, сосредоточил усилия издательства на выпуске нескольких коммерческих названий в год: еврейских кулинарных книг, литературы на темы семейной и духовной жизни.
По иронии судьбы многие из тех, кто подписал заявление против нас, вскоре уволились по тем же, в сущности, причинам, которые привели к фактическому закрытию «Пантеона». В этом отношении показателен случай «Таймс букс» («Times Books»). Как явствует из названия, эта издательская марка вначале существовала под эгидой «Нью-Йорк таймс» и выпускала книги сотрудников этой газеты. Со временем каталоги «Таймс букс» обогатились более громкими именами таких «ходовых» авторов, как Борис Ельцин и Нэнси Рейган. Но профилем издательства по прежнему оставались политика и текущие события. В 1996 Году Витале решил, что такой подход приносит слишком мало денег, и оба директора «Таймс букс», Питер Оснос и Стив Вассерман, ушли в знак протеста против навязанной им реорганизаций. Они пересказывали мне свои беседы с Витале, который пытался коммерциализировать их фирму более тонкими методами, но с тем же конечным результатом. Такие талантливые редакторы, как Оснос и Вассерман — уверял Витале — не должны попусту растрачивать свои силы на книги, которые при всех своих достоинствах не находят спроса у массового читателя. «Таймс букс» как раз опубликовало масштабное исследование Теодора Дрейпера об Американской революции, получившее самые положительные отзывы, — но, с точки зрения Витале, эта книга расходилась не слишком хорошо и лучше бы Оснос с Вассерманом больше времени посвящали, скажем, сборникам речей Билла Клинтона. Пресловутый сборник стал одной из последних книг, выпущенных «Таймс букс». Он стал действительно почти рекордным в двух отношениях — по величине авторского аванса и по количеству непроданных экземпляров, возвращенных книготорговцами в издательство.
Даже из каталогов такого преуспевающего издательства, как «Кнопф», постепенно вымывались более-менее интеллектуальные труды по философии, искусствоведческие работы и переводная литература — другими словами, самая основа его репутации. Да и «Рэндом хауз» как таковое стало ориентироваться на низшие слои рынка и соперничать с «Кнопфом» за книги, потенциально способные принести миллионную прибыль на алтарь корпоративной машины. Система, позволяющая — более того, поощряющая — борьбу на аукционных торгах между конкурирующими подразделениями одной и той же фирмы, обернулась ростом авансов и увеличением расходов на рекламу и паблисити.
Обо всем этом я рассказываю столь подробно не потому, будто я считаю случившееся с «Пантеоном» чем-то из ряда вон выходящим. Напротив, чем больше я общаюсь с коллегами, тем яснее осознаю: во многих издательствах подобные методы — закон жизни. Правда, есть люди, которым приходится несравнимо хуже, — миллионы тех, кто теряет работу в связи с закрытием промышленных предприятий. Увольнения рабочих редко привлекают внимание прессы. На выплачиваемое им выходное или пенсионное пособие не так-то легко прожить хотя бы несколько месяцев. В нашей стране как-то не принято обсуждать одну очевидную вещь: почти все важнейшие стороны жизни контролируются не общественностью, а частным капиталом. Корпорации вольны сами определять, кого брать на работу и на каких условиях. Работники лишены права на протест, а зачастую даже на ведение переговоров. Об обжаловании в предусмотренном законом порядке вопрос даже не стоит. Как я узнал от своих адвокатов, список формальных оснований для принятия судебного иска к рассмотрению очень невелик.
В нашем случае было очевидно, что владельцы компании стремились не только отделаться от инакомыслящих, но и дать всем понять: никакой альтернативы нет. Корпорация и ее политика — выше всякой критики. Вежливо попросив разрешения отклониться от ее линии, вы сами себя изобличаете — значит, вы безответственный смутьян, которого надлежит высечь на страницах газет и изгнать с позором из профессионального цеха. Неважно, что новые планы на деле оказались неосуществимыми и убытки «Рэндом» затмили все его былые финансовые потери. Главное — власть. Компания — как партия или правительство — всегда права. Пусть впоследствии все может полететь в тартарары — но пока до этого не дошло, никто не должен высказывать никаких сомнений. Единственным возможным средством против подобного самоуправства является критика со стороны прессы и общества. Вот только подобные стороны деловой жизни, шла бы речь об издательском бизнесе или других отраслях, редко обсуждаются публично.
Глава 4. Цензура рынка
Недавние перемены в издательском мире, описываемые на этих страницах, — последствие применения теории рыночной экономики к сфере распространения культуры. Следуя рецептам Рейгана и Тэтчер с их политикой поддержки большого бизнеса, владельцы издательств прикладывают все больше усилий для «рациональной организации деятельности». Рынок принято считать чем-то вроде идеальной модели демократии. Издатели утверждают, что элита не должна, да и не способна навязывать свои вкусы читателям, — напротив, это аудитория выбирает то, что ее душе угодно Если же душе все чаще угодны низкопробное чтиво и бедный ассортимент — да будет так. Раз прибыли растут, то рынок, несомненно, работает правильно.
Тем не менее «идеи» в традиционном понимании — это не обычный товар, и требовать от них высокодоходности неразумно. Раньше как-то само собой разумелось, что книга, излагающая новую точку зрения или альтернативную теорию, может и не окупиться (по крайней мере, вначале). Смысл выражения «свободный рынок идей» никак не связан с «рыночной стоимостью» каждой идеи. Напротив, это выражение означает, что любая идея должна стать известна аудитории, должна быть изложена и обсуждена досконально — а не сведена до бессмысленной «нарезки» из цитат в телепередаче.
В течение почти всего двадцатого столетия минимальная рентабельность при первом издании книг в переплете считалась нормой. Прибыль поступала от книжных клубов и продажи массовых изданий в случае, если книга вызывала интерес широкой аудитории. Так обстояло дело как с научной и документальной литературой, так и тем паче с художественной. Литературные дебюты по большей части оказывались убыточными, что никого не удивляло (при этом некоторые авторы создавали, так сказать, дебют за дебютом). Однако всегда были и есть издатели, считающие издание начинающих писателей важной составляющей своей деятельности.
Новые идеи и новые авторы приживаются не сразу. Иногда автору приходится ждать много лет, пока спрос на его книгу окупит расходы на издание. Рынок даже в долгосрочном масштабе не может быть верным критерием ценности идей — тому порукой сотни и даже тысячи великих книг, которые так и не принесли прибыли. И потому новая стратегия — выпускать только те книги, которые гарантируют
