Минут через пятнадцать он увидел женщину в рыбацких бахилах, высокую, широкоплечую. Она прошла несколько метров против течения, затем ловко взмахнула удилищем — леска так и свистнула в воздухе, — подвела «муху» к нужному месту и уронила на воду. Все это она проделала с величайшей сосредоточенностью, ни на секунду не отрывая взгляда от намеченного места, и попала в цель с точностью до сантиметра. На голове у нее была шляпа, украшенная тремя перышками. Хункелер узнал Карин Мюллер.
На берегу, скрестив ноги и прислонясь к стволу ольхи, сидела Рут Цбинден, читала книгу. Переворачивая страницы, она каждый раз с улыбкой бросала взгляд на рыбачку и возвращалась к чтению.
— Это и есть ваш друг? — спросил Хункелер. Рут Цбинден испуганно оторвала глаза от книги. Загорелое лицо на секунду залилось краской, но серо-золотистые глаза остались безмятежны. Она положила книгу на колени.
— Нет, подруга. Разве это так важно?
— Да нет, в общем-то.
Они стали вместе смотреть, как рыбачка, стоя в воде, снова закинула наживку.
— С каких пор у вас любовь с госпожой Мюллер?
— С середины марта этого года. Тогда она снимала в Шёнау жилой фургон. Однажды на выходные взяла меня с собой, и все стало ясно.
— А госпожа Хеммерли?
— Она знала.
Рут Цбинден провела ладонью по лицу, словно отбрасывая непослушные волосы. Потом лучезарно улыбнулась:
— Мы не ревнивы, срываем любовь там, где она растет. Вместе мы бывали только в фургоне, на выходные. В Базеле никогда не встречались. В Базеле она принадлежала Регуле.
— А теперь? Теперь и в Базеле встречаетесь?
— Нет. Почему вы спрашиваете?
— Вечером второго июля, около двадцати одного часа, госпожа Мюллер заходила во врачебный кабинет Кристы Эрни.
— Я знаю. Но это не она.
Женщина в реке внезапно отмахнула удилищем назад, так что оно выгнулось как ивовый прутик. На крючке билась рыбина. Женщина крутила катушку, держа удилище так, чтобы оно амортизировало рывки добычи. Медленно выбрала леску, схватила сачок. А рыбина, блеснув чешуей, стремительно дернулась вверх и сорвалась с крючка.
Рыбачка глянула на берег, пожала плечами. Увидев Хункелера, она выбрала всю леску и направилась к ним.
— Уже третья сегодня сорвалась, слишком слабо берут. — Она спрятала под блузку серебряный крест. — Что же такое заставило вас в воскресенье приехать сюда?
— У меня есть три вопроса. Во-первых, почему вы ничего не сказали о Генрихе Рюфенахте. Второе: почему вы не сказали, что вечером второго июля побывали в кабинете у Кристы Эрни? И третье: почему вы мне солгали?
— Кто солгал? — спросила Рут Цбинден.
— Вы. Вы утверждали, что обе провели выходные здесь и только утром в понедельник вернулись в Базель.
— Неужели я так говорила?
Хункелер несколько смешался: он уже точно не помнил.
— Возможно, так говорила госпожа Швааб. Она сказала, что по понедельникам вы всегда выходите на работу позднее, так как проводите выходные в Шварцвальде, со своим другом. Поскольку в то утро вы появились позднее, я решил, что ночь с воскресенья на понедельник вы провели здесь.
— Я этого не говорила. Просто начало каждой новой недели для меня полный кошмар, поэтому я прихожу позднее.
— Ладно. Видимо, я ошибся.
Он взглянул на г-жу Мюллер, которая села на прибрежный песок и спокойно смотрела на воду.
— Здесь мне всегда хорошо, — проговорила она, — у журчащей, бурной воды. Когда ловлю рыбу, я забываю обо всем. А стоит вернуться в квартиру, снова одолевает депрессия. Уже целых полгода. Началось в марте, когда я заметила, что с Регулой дело плохо. Потому, наверно, и влюбилась в Рут. Пыталась спасти себя.
— И как? Успешно?
— Не знаю, смогла ли бы я без Рут выдержать это тяжелое время. Бывало, вернусь в воскресенье вечером в квартиру, и сразу наваливаются мысли о самоубийстве. Несколько раз даже подумывала, не помочь ли умирающей Регуле освободиться.
— Каким образом?
— Уколом в сердце, — сказала она так, будто это совершенно нормальная мысль. — В тот день, второго июля, у меня кончились антидепрессанты. Я позвонила Кристе, спросила, нет ли у нее. Она велела в полдевятого зайти к ней в кабинет и дала мне то, что я просила.
Все просто, все логично и понятно.
— А до того вы позвонили Генриху Рюфенахту и сообщили ему, что Криста Эрни на работе?
Светло-голубые глаза просияли ему навстречу.
— Нет. С какой стати?
— А кто присматривал за Регулой Хеммерли в выходные, когда вы уезжали в Шварцвальд?
— С тех пор как поставили диагноз, мы были здесь всего два раза. Мне срочно требовалась передышка. Оба раза за ней приглядывал Генрих Рюфенахт, до семи вечера. Потом его сменял кто-нибудь из «Шпитекса», до одиннадцати. А после одиннадцати опять дежурил Рюфенахт.
Хункелер закурил, три раза глубоко затянулся и щелчком отправил окурок в реку.
В воде мелькнула тень, маленький вихрь — рыба попыталась схватить окурок. Потом он медленно поплыл вниз по течению.
— Вот сейчас самое время ловить, — сказала г-жа Мюллер. — Сейчас они берут как надо.
— Еще минутку, — попросил Хункелер. — Почему вы даже словом не обмолвились о Генрихе Рюфенахте?
— Мерзкий тип, — сказала Рут Цбинден. — От него воняет.
— Но госпожа Хеммерли, судя по всему, довольно долго его любила.
— Если эксплуатацию можно назвать любовью, — заметила г-жа Мюллер. — Она его терпела.
— Семь лет назад, когда она пришла к вам, она тоже его терпела?
— Да. Ведь денег он не зарабатывал… Я могу идти?
— Последний вопрос. Что за перья у вас на шляпе?
— По-моему, это перья сойки.
— Большое спасибо.
Г-жа Мюллер встала, взяла спиннинг и шагнула в реку.
Хункелер опять сел в машину и поехал к выходу из долины, в направлении Базеля — через Вембах, Мамбах, Атценбах. Около четырех припарковался возле гостиницы «Лев» в Целле. Солидная старинная постройка располагалась на перекрестке, посреди деревни, когда-то это был первый здешний дом. Теперь, когда магистраль прошла в обход деревни, гостиница словно выпала из времени.
Нелли и Эдуард сидели в ресторане. Нелли устроила босые ноги на соседнем стуле, и Эдуард тампоном осторожно сушил ей пятки, собираясь наклеить новый пластырь.
— Ой! Больно же, черт возьми!
— Спокойно. Если и больно, то совсем чуть-чуть.
— Ничего подобного, ужас как больно, впору криком кричать.
— Ну и кричи себе, только не дергайся.
Хункелер заказал чашку кофе.
