отталкивала Штейгера. Далекий от всякой позы и желанья щеголять своим подлинным неблагополучием, он не скрывал, что любит жить, и говорил в своих стихах о смерти, как о неизбежном, трудном часе.
Какая сила любви в коротком и, на первый взгляд, даже неярком стихотворении, которым сам Штейгер закончил составленный им перед смертью сборник стихов «Дважды два четыре», изданный потом «Рифмой»: это стихотворение, в его представлении, вероятно, было выражением «самого главного», последним словом:
А.С. Штейгер скончался в Швейцарии 24 октября 1944 года.
Дон Аминадо. Поезд на третьем пути (Нью-Йорк, 1954)
<…> Молодые поэты читали стихи друг другу, а добившись славы, выступали на вечерах «Зелёной лампы», и лорнировала их в лорнет Зинаида Гиппиус, которую за несносный нрав называли Зинаидой Ге-пе-ус, да ещё тонким фальцетом учил уму-разуму Мережковский.
Была у них и своя собственная «Поэтическая ассоциация», и «Палата поэтов», и «Перекресток», и «Объединение», и покровительствовали им и поощряли и Адамович, и Ходасевич, и В. В. Вейдле, и в торжественных случаях И. А. Бунин.
Никто их не мордовал, не затирал, и никаких социальных заказов не заказывал.
Росли они, как в поле цветы, настоящие цветы жизни, хотя писали главным образом о смерти, о распаде, о тлении.
Георгий Викторович Адамович давал о них лестные отзывы, и потом с виноватой улыбкой оправдывался:
— Литература проходит, а отношения остаются… Надо быть снисходительным.
Среди молодых поэтов были и старые, которые тоже считались молодыми, и когда перечитываешь «Якорь», антологию зарубежной поэзии, составленную Адамовичем и М. Л. Кантором, то просто диву даёшься.
Кому нужны были эти метрические записи, справки о днях рождения и тезоименитства, все эти точные сведения о первой и второй молодости?
Но ничего не поделаешь, очевидно, в хорошем обществе так принято — за чайным столом о возрасте не говорить, но в случае антологии требовать и стихи и паспорт.
Впрочем, от неизбежного забвения не спасет и антология.
А войти в хрестоматию не каждому суждено.
А ведь были среди молодых поэтов по-настоящему талантливые люди.
Их было немного, дипломов никто им не выдавал, но имена запомнились, стихи запечатлелись.
Дов. Кнут, Ант. Ладинский, Мих. Струве, И. Голенищев-Кутузов, Лидия Червинская, Алла Головина, Леонид Зуров, скорее впрочем прозаик, чем поэт.
Выделялся из них, особняком стоял один Анатолий Штейгер.
Умер он совсем молодым, в Швейцарии, в санатории для туберкулёзных.
Оставил по себе милую память, лёгкую тень, и небольшую, тоненькую тетрадь стихов, под неожиданным названием «Неблагодарность».
Фактура стиха — дело профессиональных критиков и специалистов.
Простым смертным дано только воспринимать и чувствовать.
Испытывать невольное волнение, или не испытывать ничего, равнодушно пройти мимо.
К стихам Анатолия Штейгера равнодушие неприложимо.
Вспоминая бледного, хрупкого, темноглазого поэта, так рано покинувшего мир, совершенно невольно, словно повинуясь какому-то внутреннему, непроизвольному автоматизму, вспоминаешь и сказанную нездешними словами строку Лермонтова.
Если бы на свете были настоящие меценаты, знающие на что надо тратить деньги, то на могиле Анатолия Штейгера уже давно стоял бы невысокий памятник из мрамора Каррары, а на памятнике было бы написано:
Ничего не поделаешь. На свете есть много хороших и отзывчивых людей, но все они вечно торопятся, потому что страшно заняты.
Зинаида Шаховская. В поисках Набокова (Отражения. М., 1991)
С Анатолием, Толей, Штейгером я встретилась впервые в 1920 году, в Константинополе. Были мы погодками, может быть, была я на год старше его, мне было 14 лет. Я училась тогда в американском колледже Арнаут-Кей; Толя, его сестры, Алла и Лиза, и маленький брат Сережа жили в меннонитском
