трех крупных сражениях и сами окончательно не утратили независимость лишь ценой выплаты чудовищных контрибуций и унизительного мирного договора. В результате к Востоку отошла почти половина самых плодородных южных земель, а еще через год бывшая Южная Империя развалилась на дюжину обособленных феодальных княжеств, находящихся друг с другом в состоянии постоянной войны и вербующих наемников во всех странах мира.
Восток же, напротив, усилился настолько, что сам стал поглядывать на соседей с весьма конкретными намерениями. Впрочем, после массового мора в результате чудовищной эпидемии, вспыхнувшей на тринадцатый год после Падения Границ и бушевавшей на восточных землях почти шестнадцать месяцев, положение государства оказалось столь плачевным, что лишь совершенно отказавшись от армии и бросив все силы на восстановление пришедшего в упадок хозяйства, ему удалось избежать участи соседей…
Шестеро сидят друг напротив друга. Начинает старик:
— Все мы — волей или не волей — последние носители Силы в мире. И Сила эта велика. В нашей власти поворачивать вспять ход истории, стирать с лица земли города, низвергать и возносить королей. Если захотим, мы даже можем стать для мира новыми богами. Но захотим ли мы этого?
— Нет, — качает головой женщина. — Четыре даровали людям право самим распоряжаться своей судьбой. Не нам лишать их этого права. Если мы осмелимся перешагнуть грань и попытаемся вмешаться, то утратим ту часть себя, которая остается человеческой. Мы уподобимся Трейноксису. Хотим ли мы этого?
— Нет, — сверкает глазами юноша. — Но хотя Пятый Предел велик, никто не знает, сколь долгий срок отпущен нам Четырьмя. Мудрые жили долго даже по сравнению с обычными людьми и умирали лишь потому, что им на смену должны были прийти другие. Вы знаете не хуже меня, что смены для нас не будет. И поэтому я спрашиваю: хотим ли мы добровольно замуровать себя здесь навсегда?
— Нет, — задумчиво произносит мужчина. — Но, выходя в мир, мы должны быть совершенно безразличны к тому, что происходит в нем. Иначе как удержаться оттого, чтобы вмешаться? Покарать? Вознаградить? Способны ли мы на это?
— Нет, — звонко отвечает девушка. — Пусть Четыре ушли навсегда, пусть мы — уже не Мудрые, но Сила, часть от Той Силы, осталась с нами, а двум —дарована в миг падения Границ — неспроста. Не вмешиваться напрямую в дела людей должны мы, но помогать и направлять там и тогда, когда это нужно, оставляя за ними последний выбор. Способны ли мы перечеркнуть всё, что было, отказать жителям мира в том шансе, который дали им Всеблагие?
— Нет, — медленно заканчивает второй мужчина. — Нет, нет и нет. Быть может, когда-нибудь потом, мы оглянемся назад и поймем, что все наши дела и мысли — прах на ветру. Быть может, имена наши станут в людских устах проклятием. Быть может, мир станет лучше и чище без Силы. Быть может… Но можем ли мы быть уверены в этом, даже не попытавшись?
Последний вопрос повисает в воздухе. Вопрос, ответ на который знают все. Круг замкнулся.
— Что ж, — торжественно произносит старик, и эхо от его голоса звенит, рассыпаясь под сводами гигантского зала. — К добру ли, к худу ли, но мы приняли решение.
В зале воцаряется тишина. Шестеро сидят за круглым столом — осколки мира старого в плоти мира нового. А потом женщина негромко запевает. Ее голос, высокий и чистый, звенящим каскадом рассыпается вокруг, невесомым облачком поднимается к тонущему в полумраке потолку зала. Не встречая преград, он проходит сквозь дерево и камень, стекло и металл. Поднимается всё выше и выше. И с каждым мгновением прекрасный замок, обитель блаженных, сердце Первого Предела, словно истончается, тает, утрачивая сначала краски, потом объем и, наконец, форму. Еще миг — и лишь пелена тумана дрожит над грядой высоких холмов, да неизвестно почему разливается в прозрачном утреннем воздухе аромат яблок…
— Что это, дедушка?
— Где?
— Мне показалось… я слышал… голос… или песню…
— Это ветер, Том. Просто ветер.
Старик лгал и знал, что лжет. Ему тоже отчетливо послышался негромкий мелодичный напев.
«Ши Вор, — еле слышно прошептал он. — Жители Холмов…»
— Что ты сказал?
— Ветер, мой мальчик. Идем.
Восьмилетний Том кивнул, поправил на плече вязанку хвороста и решительно зашагал вперед. Сделав несколько шагов, он остановился и медленно оглянулся на величественный холм. И, поймав взгляд внука, старик вдруг понял: отныне этот непоседливый, вихрастый мальчишка, который еще очень не скоро получит прозвище Томас-Рифмач, будет приходить сюда снова и снова. Снова и снова…
