врагом государственности — марксистской, монархической, парламентской — всякой. Он бунтовал против нее в своих произведениях, довелось ему держать в руках и оружие. Это был неудобный человек и неудобный мыслитель, как всегда неудобные люди, которые говорят правду, несмотря на политическую конъюнктуру. И конъюнктура мстит — прячет книги, затирая имя на скрижалях истории. Но имя Бакунина нельзя было замолчать, и бесконечные анафемы марксистских и «либеральных» историков лишь прибавляют ему авторитета. История оставила за ним прозвище «Великий бунтарь». Один среди тысячи бунтарей истории.
Бакунин был плоть от плоти XIX столетия. В истории Европы это воистину мятежный век: революции следуют одна за другой. В России уделом дворянина Михаила Бакунина была тюрьма и ссылка, на западе же он был на своем месте. Участие в революции 1848–1849 годов, командование дрезденскими повстанцами, смертные приговоры, вынесенные судами Пруссии и Австрии, бесконечные политические дискуссии, подготовка вооруженных экспедиций в Польшу и Италию, организация подпольной сети и восстаний в Лионе и Флоренции…
Современный читатель, наверное, спешит вынести приговор — «виновен в большевизме». Большевизм стал символом заговорщической тактики и иезуитства в XX столетии. Но в XIX веке заговорщиками были представители всех политических направлений — либерал Риего, конституционный монархист Муравьев, марксист Энгельс, коммунист Бланки и вождь «партии порядка» Луи Бонапарт. Многопартийные правила игры еще не утвердились, гражданская война еще не была столь разрушительна, как в следующем столетии. Оружие оставалось чуть ли не единственным способом ликвидации диктатуры, которая и сама была результатом предыдущего переворота. Партии сменяли друг друга в ходе выборов, к которым было допущено лишь меньшинство населения. «Большие батальоны» казались и более эффективным, и не менее справедливым средством политических перемен.
Будучи несомненным сторонником вооруженных методов борьбы, Бакунин тем не менее горячо выступал против таких «политических революций», которые приводят к смене режимов, но почти ничего не меняют в укладе жизни людей. «Всякая политическая революция, не ставящая себе немедленной и прямой целью экономическое равенство (имеется в виду равноправие — А. Ш.), является с точки зрения народных интересов и прав не чем иным, как лицемерной и замаскированной реакцией», — не о победе ли «демократов» в августе 1991 года это сказано?
Нас так рьяно отучают сейчас от идеала социального и экономического равноправия, что многим изречения Бакунина покажутся возмутительными. Ведь Великий Бунтарь покушается на «незыблемое право частной собственности» — нажитой, кстати, с помощью того же насилия. Экономическое равноправие — это право всех на собственность, отсутствие правящей олигархии, ставящей у власти своих марионеток.
Действительно, глубинный социальный переворот, преследующий целью экономическое равноправие, вызовет хаос и приведет к бедствию тех самых людей, ради которых и делается революция. Но тогда массе людей было мало что терять, условия жизни и труда рабочих и большинства крестьян были невыносимыми. Это сейчас, после десятков революций и миллионов забастовок, трудящиеся Западной Европы добились относительно высокого уровня жизни. А тогда нищета выводила тысячи на улицы. Революция приходила и уходила, но оказавшиеся у руля государственного корабля революционеры были заняты дележом власти, а социальные реформы оставляли «на потом».
Бакунин вовсе не был сторонником подобных революций «для народа». Он призывал к революции самого народа, чтобы бесконечная череда кровавых переворотов увенчалась наконец настоящей революцией, которая положит конец организованному насилию — государству. Ради этого последнего столкновения с олигархией, с государственной машиной Бакунин считал возможным пойти на большие жертвы. «Революция — это война, а когда идет война, происходит разрушение людей и вещей. Конечно, очень печально для человечества, что оно не изобрело более мирного способа прогресса, но до сих пор каждый новый шаг в истории рождался лишь в крови. Впрочем, реакция не может упрекать в этом отношении революцию. Она всегда проливала крови больше, чем последняя».
Человечеству придется пройти через кровавое чистилище XX века, чтобы начать осознавать невозможность дальнейшего прогресса на крови. Бакунин был человеком XIX столетия. Он еще мог позволить себе романтические строки о гражданской войне: «Но почему вы клеймите гражданскую воину, почему так боитесь ее? Я вас спрашиваю, опираясь на историю, откуда вышли все великие натуры, великие народы — из гражданской войны или из общественного порядка, навязанного какой-нибудь охраняющей властью?» Гражданская война уже освободила американских рабов. Она еще не принесла тотального рабства народам России. Бакунин был человеком XIX века, но не только…
Михаил Александрович Бакунин умер в 1876 году. Но когда читаешь его труды, иногда возникает ощущение, что он каким-то образом посетил наше столетие и увидел все его ужасы. Мыслители XIX века с оптимизмом смотрели в будущее, они мечтали о том, как достижения их столетия в области техники и демократии расцветут в следующем веке настоящим земным раем. Бакунин тоже верил в такую возможность. Но видел он и альтернативу.
Комментируя сочинения доктора Маркса, Великий Бунтарь писал: «Если есть государство, то непременно есть господство, следовательно — и рабство; государство без рабства — открытого или маскированного — немыслимо, — вот почему мы враги государства.
Что значит пролетариат, возведенный в господствующее сословие? Неужели весь пролетариат будет стоять во главе управлений?… Весь народ будет управляющим, а управляемых не будет. Тогда не будет правительства, не будет государства, а если будет государство, то и будут управляемые, будут рабы.
Эта дилемма в теории марксистов решается просто. Под управлением народным они разумеют управление народа посредством небольшого числа представителей, избранных народом… — ложь, за которой кроется деспотизм управляющего меньшинства, тем более опасная, что она является выражением мнимой народной воли…
Но это меньшинство, говорят марксисты, будет состоять из работников. Да, пожалуй, из бывших работников, но которые, лишь только сделаются правителями или представителями народа, перестанут быть работниками и станут смотреть на весь чернорабочий мир с высоты государственной; будут представлять уже не народ, а себя и свои притязания на управление народом».
Это приговор и большевизму, и реформаторскому крылу государственного социализма. Эгоизм бюрократии поглощает благие пожелания «друзей народа» и заставляет их бороться против «врагов народа», а точнее — против их собственных врагов, среди которых оказывается и сам народ. Одни делают это более откровенно и кровожадно, другие — менее, но всегда лживо. И социалисты, и антисоциалисты, оказавшись «государственными людьми», принимаются за бесчеловечные эксперименты, призванные удовлетворить их научный интерес и обеспечить безбедную старость. Иногда эти эксперименты приносят благо и простым людям, но чаще только страдания. И тем не менее они всегда «научно обоснованы»: «Мнимое народное государство будет не что иное, как весьма деспотическое управление народных масс новою и весьма немногочисленной аристократией действительных или мнимых ученых. Народ неучен — значит, он целиком будет освобожден от забот управления, целиком будет включен в управляемое стадо. Хорошо освобождение!» Не следует забывать, что кто бы ни стоял у государственного руля — «ученые» Гайдар и Попов или действительные знатоки хозяйства, — толку не будет, пока народ останется управляемым стадом. Элита думает о своих интересах и только в последнюю очередь — о том, чтобы бросить кость низам во избежание бунта.
Сверхмонополизированная, сверхавторитарная, сверхгосударственная система, созданная в СССР в полном соответствии с предсказаниями Бакунина о последствиях воплощения теории Маркса, разваливается. Страна вступила в эпоху катастроф.
Западные режимы, наблюдая за разбуханием государственного аппарата СССР, с удовольствием пользовались опытом коммунистов. Государственно-монополистическая форма общества утвердилась во
