В самой давке не было ничего особенного. Но вот странно: поток пешеходов то поднимался, то опускался. Увидев на дороге камешек, прохожие присаживались на корточки, затем и вовсе садились, чтобы насладиться невиданным зрелищем. Новые прохожие тоже приседали на корточки, задние напирали, и получался настоящий водоворот. Самым последним приходилось карабкаться на чужие головы. Сидящие, забыв про камешек, начинали глазеть на зевак наверху, но тут где-нибудь в стороне узнавали друг друга двое знакомых. Толпа тотчас перемещалась. Каждый из прохожих считал своим долгом помочь встретившимся в разговоре, что неизбежно приводило к драке. Возникало сразу два водоворота, а знакомые сидели на земле и играли в шахматы. Наконец оба водоворота сливались в один, на этот раз вокруг шахмат.
Между толпами, очевидно, иногда возникает безлюдье, подобно расступившимся водам Красного моря, когда его переходили иудеи. Иначе я не мог представить, как Большой Скорпион с отрядом пройдет к своему дому, находившемуся в центре Кошачьего города. Завидев впереди людское море, я подумал, что Большой Скорпион обойдет его, но он вторгся в самую гущу. Грянула музыка, которую я сначала принял за приказ расступиться, и понял свою ошибку, когда зеваки с интересом бросились к музыкантам. Расчет Большого Скорпиона был иной: под звуки инструментов его солдаты стали бить дубинками по головам прохожих, как по барабанам. Тут-то людской поток и расступился. Самое любопытное, что интерес окружающих к нам ничуть не ослабевал, хотя дубинки солдат работали вовсю.
Городские люди-кошки несколько отличались от деревенских. На их головах белели плешины, которые, наверное, возникли благодаря длительной исторической эволюции и солдатским дубинкам. Оказалось, что солдаты бьют прохожих не просто для того, чтобы расчистить дорогу, но и из высших соображений. Стремясь пролезть вперед, зеваки толкались, дрались и даже кусались; передние отчаянно обороняли свои позиции, а солдаты колотили без разбора, стараясь умерить в соплеменниках тягу к сваре.
Я смотрел на жителей и с любопытством, и с жалостью. Окружающие дома я почти не замечал, потому что они сразу показались мне некрасивыми, во всяком случае грязными – это ощущал даже мой нос. Если красота и грязь совместимы, то мое суждение о кошачьей архитектуре неверно, хотя я по-прежнему не могу восхищаться дворцом, от которого несет нечистотами.
Итак, я смотрел только на прохожих, но вскоре и это стало мне в тягость, потому что они истошно орали, встретившись со мной взглядом. Городские жители боялись иностранцев меньше, чем деревенские; их крики были вызваны преимущественно изумлением, что не мешало им толкать нас или указывать на меня пальцами. Люди-кошки – существа прямодушные: что видят, на то и показывают. Но я все-таки не мог избавиться от земных понятий, а потому раздражался и страдал. Тысячи пальцев были направлены на меня, словно пистолеты, а за каждым пальцем торчал любопытный нос и блестели круглые глаза. Их пальцы, носы и взгляды как будто нивелировали меня, лишали всякой индивидуальности.
Теперь я не смел поднять головы. Это давало мне и некоторые преимущества, так как дорога была вся в колдобинах и зловонных лужах; я бы вывалялся как свинья, если бы глазел по сторонам. Люди-кошки, наверное, не чинили дорог в течение всей своей многовековой истории, которой они бахвалились. Как бы мне вообще не возненавидеть историю, особенно многовековую!
К счастью, мы вскоре добрались до жилища Большого Скорпиона. Здесь я окончательно понял, что городские дома людей-кошек мало отличаются от жалкой хижины, которая была отведена мне в дурманной роще.
12
Дом Большого Скорпиона, стоявший, как уже говорилось, в центре города, представлял собой четыре высоких стены без окон и дверей. Такими же были в соседние дома, которые я разглядел только потому, что вечерняя прохлада разогнала толпу зевак.
Над стеной показалось несколько кошачьих морд. Большой Скорпион что-то крикнул, и морды пропали. Потом снова появились, спустив к нам толстые веревки для тюков. Уже стемнело, на улице не осталось ни одного прохожего. Тюки были втащены еще не все, но солдаты забеспокоились, явно ленясь работать, хотя ночью они видели так же хорошо, как днем.
Большой Скорпион с величайшей осторожностью спросил меня, не соглашусь ли я ночевать здесь, на оставшихся тюках. Тут я впервые пожалел об электрических фонариках, разбившихся вместе с кораблем. Если бы у меня был фонарик, я мог бы спокойно, без назойливых сопровождающих, осмотреть Кошачий город. Что же до ночлега, то спать на открытом воздухе, судя по моему деревенскому опыту, не хуже, чем в кошачьем доме, а обозреть это жилище я еще успею. Большой Скорпион очень обрадовался, распустил солдат и, ухватившись за веревку, исчез за стеной.
Я остался один. Дул ветерок, звезды казались ярче обычного – словом, все говорило об осени. Только вонючая канава неподалеку мешала наслаждаться тишиной и ночной прохладой. Чтобы перебить этот запах, а заодно поужинать, я съел несколько дурманных листьев и стал бродить взад-вперед, размышляя над увиденным за день.
Почему люди-кошки, днем такие активные, ночью все прячутся? Может, это вызвано общественными неурядицами? Как они живут в домах, где нет ни света, ни воздуха, а только вонь, грязь и мухи?! А, понимаю, они боятся грабежей! Но ведь самый лютый грабеж бледнеет перед болезнями, которые отнимают саму жизнь… – Мне снова почудился разящий перст, и я вздрогнул. – Если на такой город обрушится чума или холера, он опустеет буквально за неделю! Этот город становился мне все противнее: огромной черной тенью лежал он под звездным небом в полнейшей тишине, испуская одно зловоние.
Оттащив несколько тюков подальше от канавы, я лег на них и уставился на звезды. Ложе получилось совсем недурное, но мне по-прежнему было печально. Я даже начал завидовать людям-кошкам. Они живут хоть и в грязи, но со своими родными, а у меня на Марсе нет никого, кроме звезд да Большого Скорпиона. Я горько усмехнулся, в глазах у меня стояли слезы.
Уснуть мешала и мысль о том, что мне нужно стеречь дурманные листья. Когда я уже был готов пренебречь своими обязанностями, кто-то похлопал меня по плечу. Я вскочил, протер глаза и увидел двух людей-кошек. Они показались мне духами, так как минуту назад здесь никого не было. По-видимому, и на цивилизованных людей действуют первобытные суеверия.
Еще не рассмотрев пришельцев, я уже понял, что это не обычные кошки, раз они посмели дотронуться до меня. О пистолете я забыл, как и о том, что я на другой планете.
– Садитесь! – сказал я; это было единственное вежливое кошачье слово, которое я тогда вспомнил.
Они спокойно сели. Это еще больше изумило меня: за долгие дни, проведенные мной на Марсе, люди- кошки впервые так свободно принимали мои знаки внимания.
– Мы иностранцы, – сказал тот, который был полнее. – Догадываетесь, почему мы об этом говорим?
Я утвердительно кивнул.
– Вы ведь тоже иностранец, – на всякий случай добавил худой.
Они говорили непринужденно и с уважением друг к Другу – не так, как Большой Скорпион, который заранее подготавливал свои лицемерные афоризмы, предпочитая изрекать их в одиночку.
– Я прилетел с Земли.
– О! – удивленно протянули они. – Мы давно мечтали установить связь с другими планетами, но нам это никак не удавалось. Мы счастливы видеть землянина!
Оба встали, как бы выражая почтение ко мне. Я вновь почувствовал себя в человеческом обществе и так помрачнел от воспоминаний об утраченном, что забыл ответить на любезность. Они стали расспрашивать меня о Земле. Речь их была простой, ясной, лишенной церемонных красивостей и вместе с тем вежливой – словом, нормальной человеческой речью. Они, конечно, были во много раз умнее Большого Скорпиона, не говоря уже о прочих людях-кошках, и определенно нравились мне.
Их страна, рассказали они, называется Блестящим государством и лежит в семи днях пути от Кошачьего государства. А тут они занимаются тем же, чем и я, – охраняют рощи местных помещиков.
После того как я расспросил об их родине, толстяк сказал:
– Земной господин! – Вероятно, он решил, что это самое лестное для меня обращение. – У нас есть для вас предложение: берите эти тюки и переходите жить к нам.
Я чуть не подпрыгнул от испуга.
– Объясни, пожалуйста, если не трудно, – попросил толстяк худого. – Земной господин, кажется, не
