Он направился в ближайший скрипторий, здороваясь по пути с проходившими мимо Братьями. Когда ему повстречался киберуборщик, он решил, что было бы неплохо попросить этот брюхоногий полуавтомат почистить и отполировать гравировальный инструмент.
Но что-то его удержало. Глядя на безмолвного слугу, он сам облизал вещицу и отполировал её своей жёлто-зелёной туникой так, что на её серебряном корпусе заблестела инкрустация.
В скриптории занимались кандидаты в члены Братства. Новые мускулы Кулаков. Мускулы и умы. Как заметил Лекс, на большинстве экранов светились те или иные страницы «Кодекса Астартов». Один из соискателей предпочёл работать над рукописным вариантом фолианта. Каждая страница этого священного для организации десантников учебника начиналась с прописной буквы в серебряных и золотых завитках орнамента. Лекс улыбнулся новичку мимолётной улыбкой. Внимание бывалого Боевого Брата, отмеченного за длительную службу металлическим стержнем во лбу, вызвало у парня благоговейный трепет.
Лекс нашёл свободное место у контрольной панели, украшенной золочёной бронзой, и нажал несколько кнопок. Начался поиск запрошенных им данных. Наконец экран выдал предмет его поиска – топографическую таблицу сектора крепости-монастыря, относящегося к Апотекарию…
В маленькой комнате, как он и ожидал, не было ни хирургов-следователей, ни технических священников. Учёные мужи работали где-то в другом месте, изучая пробы и данные, доставленные Кулаками с тиранидных кораблей-наутилусов. Возможно, этой комнатой не пользовались уже лет десять.
Это была та самая лаборатория, которую сержант Хаззи Рорк показывал трём братьям на голограмме ещё на Некромонде в те стародавние времена.
Здесь ещё находилась всё та же стальная рама и механическая рука. Тут же имелась ванночка для рук из прозрачного стеклосплава, а над ней резервуар с жидкостью.
На стене, окованной медью, висел хирургический скипетр, обвитый змеёй. Его сжимала латаная перчатка с шипами на костяшках пальцев. Верхний конец обвитого змеёй стержня перерастал в острые хирургические щипцы.
Лекс повернул кран, позволив прозрачной бесцветной жидкости наполовину заполнить стеклянный сосуд.
Он плюнул в него, и жидкость тотчас зашипела и задымилась.
Бесспорно, это была всё та же кислота. Едкая aqua imperialis.
Гравировальное стило Лекс положил на скамью из пласталя, на которой покоился стеклянный сосуд.
Потом до пояса разделся.
Тело его было безупречно чистым, без единой отметины.
Гладким, незапятнанным, если не считать контурных линий, следов давнишних имплантаций.
Но шрамов от ран не имелось.
Зато какой же запятнанной была его душа!
Отказавшись от услуг механического захвата, он опустил в прозрачный сосуд левую руку.
Едкая жидкость, зашипев, вскипела и принялась разъедать его плоть. Из сомкнутых губ Лександро тоже вырвался звук, похожий на шипение. Но не больше.
Так он и стоял, прикованный к месту, но не физическими узами, а волей, навязанной его могучим мышцам, и терпел невыносимую пытку,
Длилось это достаточно долго.
Несмотря на противоречивые сигналы о нестерпимой боли, посылаемые разорванными нервами, мышцы левой руки Лекса всё же повиновались ему, когда из сосуда он вытащил скелет, оставшийся на месте его кисти и положил кости, связанные остатками разъеденной соединительной ткани на скамью.
Предплечье и плечо имели мышечный и кожный покров.
От ладони остались голые кости.
Ну ничего, поверх этой арматуры хирурги смогут нарастить новые нервные волокна, синтетическую мышечную ткань и кожу и восстановят кисть руки. Так что он не сделал из себя калеку. Он не собирался отказывать Братству в своём кулаке. Это было бы святотатством… а святотатство не входило в его намерения.
Правой рукой Лександро поднял со скамьи гравировальный инструмент. Поставив его в рабочее положение, медленно он начал наносить на собственные кости пясти и фаланги рисунок.
Красивым шрифтом, стараясь писать как можно мельче, снова и снова выводил на собственных костях Лександро имена Ереми Веленса и Биффа Тандриша, а также их настоящей родины:
Он к каждой букве стремился к совершенству.
Через два часа, когда полностью исписанными оказались все кости тыльной стороны ладони, он перевернул её и продолжил наносить все те же письмена и на ладонную часть руки.
То и дело на раскалённый наконечник гравировального инструмента сбегала, охлаждая его, слеза.
Наконец он остановился.
Подняв покрытую гравировкой руку, он, поворачивая её, внимательно рассмотрел, после чего пробормотал:
– Простите меня.
