– Где она?
– Рядом.
– Бери меня под руку.
– Не убьешь? – она спросила с надеждой и судорожно схватила его за правую руку, прижалась тесно.
– Пошли к машине.
Не оборачиваясь, они двинулись вперед. В тусклом свете улицы высилось мрачное двухэтажное здание – нижний этаж кирпичный, верхний – деревянная веранда с переплетами рам во всю стену.
– Где же ты здесь живешь?
– Не здесь, – ответила она смиренно. – Я обманывала.
– Обманывать старших нехорошо, – вразумил он ее отечески. – Разве тебе в школе не объясняли?
Она промолчала, вызывающе прижимаясь к нему.
– Где прописана? – спросил он.
– В Зачатьевском переулке.
– Ишь, какое название! Сексуал-демократка! Где машина?
– Вон стоит.
Красный «жигуленок» приткнулся к обочине на противоположной стороне улицы. Мужчина осмотрелся. Ничего пугающего не заметил. По-прежнему все было тихо под нудным моросящим дождем.
Они подошли к машине. Позвенев ключами, он открыл дверцу.
– Садись!
Она обессилено рухнула на сиденье. Он захлопнул дверцу. Обошел машину. Бросил взгляд на дом, рядом с которым стоял «жигуленок». Увидел странную вывеску «САМБО-80». Усмехнулся, подумав, что с оружием самооборона надежней. Аккуратно положил на сиденье серебристый кейс. Сел на место водителя.
– Куда поедем? – спросила она еле слышно.
– Тебе много знать вредно, – ответил он холодно. – Просто поедешь. Или не устраивает?
Она всхлипнула. Он тронул машину. Включил мигалку поворотника. Свернул в Хвостов переулок, затем вывернул на Полянку. Пять минут спустя по Люсиновской улице «жигуленок» выскочил на Варшавское шоссе и покатил прочь от города.
Промчавшись с ветерком километров двадцать по пустынной загородной дороге, он притормозил и свернул на обочину. Погасил огни.
– Выходи.
– Не убивайте, – заскулила она, дрожа всем телом.
– Не бойся, дура. У меня на тебя разгорелось. Давай выйдем, – он протянул руку и тронул ее грудь, молодую, упругую. Голос его звучал дружески.
– Сейчас! – заторопилась она. – Может, лучше в машине? Здесь удобнее.
Быстро перебирая пальцами, стала расстегиваться.
– Играть в машине тебя обучили те козлы? – спросил он насмешливо. – Нет уж, давай выходи. Я простор люблю.
Она принялась лихорадочно стягивать джинсы. Он ждал молча, придерживая коленом открытую дверцу. Сдернув брюки, она швырнула их на сиденье, туда, где уже лежали шляпа и ее сумка. Вышла из машины и чуть не упала, зацепившись каблуком за камень. Он поддержал ее за локоть.
– Дождь перестал, – сказала она и всем телом потянулась к нему. – Ты на меня не злишься?
– Перестал, – ответил он, и она не поняла, относится это к дождю или к его состоянию. – Отойдем подальше.
Осторожно ступая, они миновали травянистый откос. Впереди лежало темное поле. За ним из черноты приветливо помаргивали деревенские огоньки.
– Давай здесь, – сказала она. Он ласково провел холодной ладонью по ее шелковистой коже чуть ниже спины. Она вздрогнула, но промолчала.
– Нагнись, – предложил он. Она с готовностью подхватила подол плаща, чуть расставила ноги, согнулась в пояснице. В этот момент он ткнул пистолетом в ее затылок и нажал на спуск. Выстрел в сыром стылом воздухе прозвучал отрывисто, глухо.
Не оборачиваясь, он возвратился к машине…
1988 г. Август. Пешавар. Пакистан
Военный атташе США Лесли Крэбс каждое утро звонил из Исламабада в Пешавар полковнику Джеймсу Рэнделлу – руководителю группы американских военных советников при объединенном штабе вооруженных сил Пакистана. Разговор обычно сводился к формальностям. Для серьезных бесед Рэнделла приглашали в Исламабад.
– Как дела? – спрашивал Крэбс.
– Котел кипит, повара шуруют, – отвечал Рэнделл, имея в виду, что бои советских войск с афганскими моджахедами продолжаются. Именно для того, чтобы подбрасывать дровишки в топку этой войны, полковник и сидел в Пешаваре.
Рэнделл и Крэбс, однокашники по военной академии в Вестпойнте, хорошо знали и понимали друг друга, и заботы у них были общие. Тех, кому хлеб и масло дарует война, внезапно умолкающий по ночам гром пушек заставляет просыпаться в страхе. Пока орудийный молот кует, полковники спят спокойно.
В этот раз Крэбс отошел от рутинной традиции. Он сказал:
– Джеймс, ты знаешь афганские пословицы?
Рэнделл смущенно признался:
– Если честно, не очень.
– Афганцы говорят: бедняку и в халве попадаются колючки.
– Как это понять?
– В сладости, которую мы тебе послали, спрятана очень большая колючка. Постарайся не уколоться. Ты понял?
– Понял, спасибо.
Повесив трубку, Рэнделл нажал клавишу на пульте внутриштабной связи.
– Да, сэр, – сразу же отозвался усиленный динамиком голос вызванного офицера. – Слушаю вас!
– Зайдите ко мне, майор Смайлс. Если, конечно, вы свободны.
Последняя фраза была не больше чем образцом командного юмора. Отдавать приказ и в то же время позволять подчиненному чувствовать, будто он волен в своем выборе – прийти или не прийти, – что может быть смешнее?
Через две минуты майор был в кабинете шефа.
– Спасибо, Смайлс, – Рэнделл встретил его широкой улыбкой. – У меня деликатная просьба. К нам из Штатов прибыл специальный инспектор. В Сенате возникли сомнения в корректности распределения оружия среди моджахедов. Кто-то где-то кому-то накапал. Как вы понимаете, мы – чисты. Однако инспектор всегда может накопать грязи. Сейчас он придет ко мне. Я вас познакомлю. Пообщайтесь с ним, узнайте, в какой мере его изыскания могут грозить нам неприятностями. Постарайтесь подружиться. Вы понимаете?
– Сэр, он не догадается?
– Ни в малой мере. В Исламабаде он сам просил выделить ему в помощь востоковеда. Разве я хожу не с той карты?
– Да, сэр, вы правы.
Минуту спустя в кабинет вошел… Эндрю Картрайт, родной брат жены Смайлса – Терции. Смайлс
