– Я ж тебе все объяснял. Вас, женщин, у меня 200 человек, а мужчин всего пятеро. Прошлый раз новые столы привозили, совсем таскать было некому… Ну, а ежели что прибить надо? Или подвинуть тяжелое? Женщину я ж не трону! Без мужчины совсем нельзя оставаться, милая. Плакат повесить, лампочку вкрутить…
– Да мы сами, сами, – говорю ему я.
– Ты это брось, – возмущается начальник. – Я этого никогда не допущу. Я женщин уважаю. Они у меня мужскую работу делать не будут. Так что ты зря хорохоришься. Я ж о вас всех и думаю.
Я и знала, что этим кончится. Всегда этим кончалось. Девчата меня ждут. Развела я руками, и пошли мы назад.
В нашей комнате густо пахло «Красной Москвой». Достав флакон из моей сумочки, он поливал порезанный палец и перевязывал его носовым платком, который достал у Зины. Все наши сумочки стояли открытые, а он, роясь в них, ругал почем свет эмансипацию, из-за которой «у этих баб никогда нет ничего, нужного в хозяйстве».
В каждом человеке – всё зло и всё добро
Надо было выйти замуж в семнадцать лет, за того мальчика, который катал меня на велосипеде. Он катал и тихонько целовал меня в затылок, думая, что я не чувствую, не замечаю. А я все знала. И мне хотелось умереть на велосипеде – такое это было счастье. А с Мишей это все ушло в слова. В термины. В выяснение сути. Сути чего? Когда тебе за тридцать, кто тебя посадит на велосипед?
«Надо быть клиническим идиотом, надо быть законченным шкрабом, чтобы не уметь радоваться радости». (Татьяна Николаевна, учительница).
Все влюбленные во все времена мучились. Такая у Господа Бога хорошая традиция.
Начитанность, если она не делает человека мудрее и добрее, никакой цены не имеет.
Пришла странная мысль: надо учить уроки. Как пришла – так и ушла, бледная, такая невыразительная, не побуждающая мысль. Что такое уроки? Зачем уроки? Кому уроки?
Когда она надевает туфли на каблуках, все как будто становится на правильные места.
Молодежь во все времена одинакова! А первый признак старости, Веруня, брюзжание на ее счет.
– Она тебе совсем не нравится?
– Алена? Нравится. Как все большое. Останкинская башня. Слон. Панелевоз. МГУ.
Мне вообще кажется, что сейчас все люди на одно лицо… Знаешь, как заметил? Перестал различать дикторш по телевидению. Все с глазками, все с носиками, все с волосиками, и никакой разницы: кто есть кто. А потом огляделся – батюшки, все люди не просто братья, а однояйцевые близнецы.
«Любовь, любовь… Ха! Столько вокруг обожженных ею, казалось бы, сообрази и остерегись, а все равно летят на огонь, как сумасшедшие. Девочки и мальчики… Комсомолки и комсомольцы… Рабочие, студенты и колхозники… Дураки и дурочки…» (Соседка Юльки).
…учителя, которые в школе казались чудовищами, со временем меняют минус на плюс. Приятные во всех отношениях педагоги, как правило, ничего не стоят… и не остаются в памяти.
Если человек занимается делом, которое ему нравится, – это уже награда…
Он отрастил себе такое чувство долга, что его уже носить трудно.
«Нет ничего противней перенесенного в школу мира старой девы» (Татьяна Николаевна, учительница).
…жизнь складывается не только из любви. Только любовь – это, если хочешь, даже бедность.
В основе своей это поколение гипертоников, язвенников, сердечников. Других теперь не рожают. Не умеют. Потому что кто рожает? Гипертоники, язвенники, сердечники…
Лучшие педагоги не имели детей…Это им помогало, а не мешало. Не было своего узкого, личностного опыта, который может путать карты.
Где бы, мама, ни учиться, лишь бы не учиться.
Разочарование – очень мудрая штука. Надо разочаровываться, нет другого пути познания людей и жизни. Я постоянно в себе разочаровываюсь… Для меня это путь из вчера в завтра.
Люди видят то, что хотят. Какой поверну кран, такая польется вода. Для воров мир – история воровства. Для человека больного мир – длинная история болезни. Добрый нанизывает, как бублики, историю добрых поступков. Человек – заряженная частица. Он притягивает определенный заряд, определенную жизнь. Это просто-напросто физика.
Почему всегда чистота выглядит наивной и глуповатой, а цинизм всегда ходит в умниках? Почему доброта всегда слабость, а зло кажется неуязвимым?
Знаете, как говорится, иной дурак столько может задать вопросов, что и десять умных не ответят.
У простых дел есть особенность – они уничтожают течение времени. Если не хотите замечать, как оно бежит, – стирайте, гладьте, варите, поднимайте петли, выколачивайте половики. Шейте простыни!
Их (индивидуальностей) все меньше. Очень долго не было ситуации, при которой личность проявляет свой максимум. Войны там, голода, оледенения… Все живут одинаково, и все становятся похожими друг на друга.
Просыпаешься утром в понедельник, а вечером уже пятница. Ты не знаешь, куда делась неделя?
Не ходи в театр, плюнь! Пока не освободишься от комплекса. Читай! Это почти наверняка интересней – первоисточник, не искаженный чужим глупым голосом.
– Юль! – крикнул он и почувствовал кровь во рту. И закрыл рот ладонью, чтобы она не увидела и не испугалась. Она подбежала, смеясь:
– Что ты делаешь в газоне?
– Стою, – сказал он и упал ей на руки.
А со всех сторон к ним бежали люди… Как близко они, оказывается, были…
– Она из тех, кто уходит. Ты из тех, кто орет.
Семнадцать лет. Самое трудное в жизни. Время первых вопросов, на которые нет ответов… Потом их будет больше… И к этому привыкнешь, но в первый раз это мучительно – не получить отгадки. Вы не рассердитесь на жизнь за это?
Неменяющийся человек подобен дереву, лишенному возможности передвигаться. Как бы