— Неправда!
— Что неправда? Так было, Пальчик.
— Неправда. Я не снимал перчаток. Милиция, как всегда, врет.
— Снимал, снимал, дорогой.
— Не снимал. Нет на бутылке никаких следов.
— Хорошо, — согласился поручик. — Так и в протоколе отметим. «На вопрос следователя подозреваемый Зыгмунт Качаровский сказал, что при распитии спиртного перчаток не снимал». Все в порядке?
— В порядке, — поддакнул Мальчик с пальчик и тут лишь сообразил, что попал в ловушку. — Да я вообще там не был.
— Где вы не были? — Левандовский прикинулся простаком.
— Не был я в магазине, когда у Цуруся похитили деньги.
— А откуда вам известно, что у Цуруся похитили деньги, да к тому же именно в магазине? Ведь минуту назад вы заявили, что вообще ничего не слышали о налете?
Бандит, видя, что окончательно запутался, умолк. А немного погодя процедил:
— Я отказываюсь давать показания. Требую свидания с прокурором.
— Вы увидите его, обязательно увидите. Отказаться от дачи показаний тоже ваше право. Но подумайте, Качаровский, чего вы этим добьетесь? Кто поверит вашим байкам? Вас схватили во время бегства. Мотоцикл вы бросили на дороге.
— Это не мой мотоцикл.
— Правильно. Не ваш, — вмешался старший сержант, — потому что он украден в прошлый вторник в Дзялдове у Адама Томашевского.
— Я не крал.
Сержант подал знак поручику, что хочет задать вопрос. Левандовский кивнул головой. Хшановский достал из ящика стола несколько фотографий и положил их перед Зыгмунтом Качаровским.
г— Взгляните-ка на эти снимки.
Мальчик с пальчик взял в руки фотографии и стал внимательно их рассматривать.
— Узнаете?
— Кто это?
— Убитая Антонина Михаляк, заведующая лавкой в Малых Грабеницах, Смотрите внимательнее. Это ваша работа. Неважно, кто стрелял. Для суда это значения не имеет. Вы вместе участвовали в разбое, и отвечать за убийство будете оба. Это уж не шуточка вроде той, которую вы устроили с Цурусем, — заставили его вылакать поллитровку — это убийство. А вы знаете, что полагается за убийство?
— Это не я, — Качаровский побледнел.
— Не вы? Хорошо, тогда я прочту вам показания одной девочки — она видела вас, когда вы стояли и следили за продавщицей у окна лавки. «Один был высокий, а другой низенький… И весь черный… С черным лицом…» У высокого согласно показаниям свидетелей на лбу имеется шрам.
— Прокурор, — дополнил Левандовский, — вызовет на суд несколько десятков свидетелей, которые видели двух бандитов. Один из них — высокий, со шрамом на лбу, второй — низенький, с черным чулком на голове. На их счету свыше тридцати налетов. Свыше миллиона злотых государственных денег и сбережений частных лиц, а также убийство Антонины Михаляк.
— И вы собираетесь пришить все это мне?
— Никто тебе не собирается ничего пришивать, — в тон ему ответил сержант. — Ты сам себе пришиваешь это дело.
— Черт побери, — выругался Мальчик с пальчик. Только теперь он начал сознавать, в каком положении очутился.
— Если бы вы, Качаровский, сказали нам правду, а не эти байки о замужней женщине в Кицине и назвали бы вашего сообщника, это вам бы зачлось. А так вам придется отвечать за все сполна.
— Вы, поручик, хотите, чтобы я сыпанул? Со мной этот номер не пройдет.
— Можешь молчать. Мы его и сами найдем, ну хотя бы по отпечаткам на кочерге. Не станешь же ты утверждать, что твой дружок натянул новые перчатки для того, чтобы выпачкать их о кочергу? А ведь он уже сыпанул тебя. Сделал из тебя козла отпущения, велев напялить на голову черный чулок, чтобы ты смахивал на бандита, который пристрелил пани Михаляк. Впрочем, может, это ты ее прикончил?
— Нет, нет! — Мальчик с пальчик был насмерть перепуган.
— Ну так как же, Качаровский? — спросил поручик, берясь за авторучку. — Приписать тебе обвинение в убийстве?
Преступник опустил голову. С минуту длилось молчание.
— Я расскажу, как было дело. Когда я отсиживал полугодовой срок, помните, пан поручик, за что? За то, что мы прижали того старичка возле автобусной станции…
— Да, — вспомнил поручик, — Балаха. Сломали ему три ребра и разбили лицо, топтали его ногами. Вы похитили у него часы марки «Дельбана».
— Точно. Только это не моя работа, а Виктора. Я стоял в стороне. Потому суд и дал мне шесть месяцев, а ему целых четыре года. Я этого старика пытался спасти, наклонился над ним, а судья не поверил, и пришлось мне отсидеть в Элеке. Есть такая тюряга, у озера. Ее называют «пансионатом «Орбиса»{«Орбис» — бюро путешествий, занятое обслуживанием прибывающих в Польшу иностранцев. «Орбис» располагает широкой сетью пансионатов и гостиниц.}. Совсем даже приличная тюряга. Если и теперь что случится, устройте меня, пан поручик, по старому знакомству в этот «Орбис», а?
— Лучше расскажите о налете.
— Я как раз про это и говорю. В Элеке один заключенный отбывал пятилетний срок. Мы сидели вместе в камере. Болтали о том о сем. Я рассказал ему, что у нас, в Цехановском уезде, нашлись два таких малых, которые потрошат все, что подвернется под руку: магазины, ксендзов, почтовые отделения, а милиционеры только мечутся, высунув язык, и даже в… поцеловать их не могут.
— Послушайте, Качаровский… — в голосе поручика зазвучали грозные нотки.
— Так мы же там чесали языки. Этот Малиновский — он уже досиживал свой срок — как-то мне и говорит: «Только выйду на волю, приеду к тебе в Цеханов. Там небось так напуганы этими двумя, что запросто можно будет под них подделаться. Стоит прицелиться в кого-нибудь здоровым ключом вместо пистолета, и он тебе тут же выложит деньжата». Всякую чепуху мололи, а потом мой срок кончился, и я вернулся, а Малиновский еще остался.
— Когда вас выпустили?
— Двадцать пятого ноября. Можете проверить, как приехал, представился и повестку вручил…
— Что было дальше?
— Как-то в начале февраля ко мне явился этот Малиновский. Мы прилично выпили, и он вспомнил, что я ему рассказывал. «Провернем налет на магазин?» Мне не хотелось. Вы ж знаете, пан поручик, я человек тихий и ничего худого никому не делал.
— Знаю, знаю, — засвидетельствовал Левандовский, — четыре судебных приговора за хулиганство, а уж сколько приводов, и не сосчитать.
— Это случайно так получалось. Ну а Малиновский говорит: «Эх ты, сдрейфил!» Что мне оставалось делать? Я человек чести. Согласился. Мы решили, что для начала лучше всего провернуть дело в Кицине, потому что там магазин на отшибе, на самом краю деревни, а заведующий рядом, через дорогу живет. Мотоцикл обеспечил Малиновский. Я не знаю, где он его достал. И еще сказал, что после дела машину ту он на шоссе бросит, так как она «меченая».
— А пистолеты откуда взяли?
— Какие там пистолеты? — простодушно удивился Качаровский. — У меня в руках ничего не было. Нож я вынул только в магазине, когда Цурусь отказался пить водку и надо было страху нагнать на него. А у Малиновского была в руках небольшая черная трубка. Он взял ее из сумки с инструментом на мотоцикле. Но и трубка нам не понадобилась. Стоило Цурусю нас увидеть, как он сразу вежливо задрал ручки кверху. Чуть в штаны не навалил от страху. Не мог попасть ключом в замок. Пришлось ему помочь.
— У этого Малиновского шрам на лбу есть?
— Откуда?
