ахейцев. Его единственной военной операцией после того, как он стал царем в Писе, был захват Олимпии. Пелоп понял, какое значение может иметь святилище Зевса для укрепления его авторитета. В отличие от Тантала он не спорил с богами и жрецы неизменно поддерживали его. Когда Электрион и Сфенел обратились к дельфийскому оракулу с вопросом о том, кого им взять в жены, Аполлон назвал имена дочерей Пелопа.
Таким образом, оба его зятя, сначала Электрион, а затем Сфенел, были царями в могущественных Микенах, сестра была замужем за правителем Фив, свою племянницу Пелоп выдал замуж за царя Пилоса Нелея, Питфей и Трезен стали царями в Посейдонии, получившей позднее название Трезении. Обладая столь сильным влиянием, Пелоп никогда не вмешивался в дела других ахейских государств и не мечтал, подобно некоторым другим анактам, о завоевании Азии. Возможно, это объясняется тем, что личная драма полностью поглотила его. Но с другой стороны, внутренняя напряженность, неразрешимость «роковых» проблем должны были бы, наоборот, толкать его к внешней активности. В чем же тут дело? По-видимому, Пелоп был, все-таки, мудрым политиком и, вообще, мудрым безумцем. Не потому ли он любил повторять: «Не создавай роковых ситуаций и не нарушай равновесия».
«Не создавай роковых ситуаций...» — думал Питфей. Да, это очень правильно и мудро... Но все ли здесь зависит от нас? И не только потому, что мы можем быть вовлечены в «роковые ситуации», созданные другими, помимо нашей воли, но потому, что они заложены в нас еще до нашего бытия. А равновесие... Оно может иметь смысл лишь как всеобщий принцип. Но кто способен претворить его в реальность? Вся сообщность людей, правители государств? Нет, это невозможно. Боги? Но они находятся в вечном несогласии между собой и, подобно людям, имеют пороки и одержимы страстями. Рок? Но он безразличен к судьбам людей и вселенной. Да, пожалуй, прав мудрый безумец Пелоп. Нам остается лишь рассчитывать на свои слабые силы и стремиться по мере возможности не создавать «роковых ситуаций» и не нарушать равновесия.
7. БЕССОННАЯ НОЧЬ ЭГЕЯ
Эгей не мог заснуть до утра. Он пытался как можно точнее восстановить в памяти разговор со своим другом. Многое нужно было обдумать. У него не выходила из головы фраза Питфея о проклятии, тяготеющем над родом Пелопидов. Эгея поразило то, над чем раньше никогда не задумывался, хотя это и вызывало где-то в подсознании у него неясную тревогу, поразила внутренняя связь Питфея с героями драм, которые разыгрывались в роде Тантала. Он — и Тантал, и Пелоп, дерзкий мятежник, бросивший вызов небу, и реалистический политик. Его отношения с Антией — как будто бы совсем не то, что у Пелопа с Гипподамией. Но что было бы, если бы Аэтий благоразумно не уступил ему свою дочь? И не только Тантал и Пелоп... Нет ли у него чего-либо общего с дерзким и честолюбивым Атреем, коварным Тиестом, мрачным Алкатом или, наконец, с Эномаем? Не грызет ли эта мысль самого Питфея? Не возвращается ли мысленно он вновь и вновь к драмам дома Пелопа, вживаясь в роль каждого участника этих драм, пытаясь постигнуть в мельчайших нюансах мотивы их действий и каждый раз с содроганием проводя параллель между ними и собой?
Из головы Эгея не выходила загадочная фраза, произнесенная его другом: «Такое бывает накануне великих решений и великих событий». Какое великое решение имел в виду Питфей? Боясь поверить своему счастью и гоня от себя эту дерзкую мысль, Эгей знал уже, что слова Питфея имеют прямое отношение к его будущему браку, браку, от которого должен родиться его наследник, браку, который упрочит положение афинского царя и свяжет два города-государства — Афины и Трезен — прочными династическими узами.
До сих пор Питфей неизменно отказывал всем, кто сватался за его дочь. Ни с чем уехал из Трезена красавец Беллерофонт, сын блистательного Главка, добивавшегося когда-то руки Антии. Полученный им отказ вызвал недоумение в ахейском мире, ибо лучшей партии для Этры трудно было себе и представить. Кое-кто в связи с этим стал уже вспоминать о царе Эномае. И вот Питфей произнес фразу о предстоящем важном решении, решении, которое должен принять, конечно же, не Эгей, а его друг, царь Трезена, отец Этры.
Эгей был женат два раза. Оба его брака были бездетными и, мягко говоря, неудачными. В первый раз он женился на Мете, дочери Микона из Афидны. Это была тихая и спокойная женщина, которая не выделялась красотой и не питала особого пристрастия к моде и украшениям в отличие от многих знатных ахеянок. И только какая-то загадочная странная улыбка, не сходившая с ее губ, предвещала печальный конец их мирным брачным отношениям. Однажды ошеломленному Эгею сообщили о том, что Мета сбежала от него с гостившим в Афинах сыном царя Милета Агафонтом. Потом выяснилось множество других невероятных историй, которые повергли Эгея сначала в замешательство, а затем в тоску и уныние. Оказалось, что во дворце не было ни одного мужчины, не только из придворных, но и рабов, кто не находил бы утешения в объятиях Меты. Она никому не отказывала.
То, что явилось неожиданностью для Эгея, не вызвало ни малейшего удивления в столицах других ахейских государств, где давно уже развлекались пикантными историями о безотказной Мете и ее «прозорливом» супруге. Это обстоятельство, однако, не смущало некоторые горячие головы, которые немедленно предложили организовать совместный поход ахейцев против Милета, чтобы наказать бесчестного похитителя и вернуть Эгею его жену. Но подобная идея почему-то не вдохновила афинского царя.
Второй женой Эгея была Халкиопа. На этот раз к драматической развязке он был уже подготовлен. Узнав, что Халкиопа вступила в заговор с его врагами и пыталась отравить его, Эгей только печально вздохнул. Он распорядился удалить Халкиопу из Афин, но по доброте душевной обеспечил ей приличное пожизненное содержание.
После этих двух опытов супружеской жизни мысль о третьем браке не вызывала у Эгея энтузиазма. Но делать было нечего. Отсутствие прямого наследника поощряло его младшего брата Палланта, жаждавшего власти, к постоянным интригам и заговорам. За положением в