показалось ему знакомым, но он не мог вспомнить, где видел его и кто он.
Прежде чем Зуараб ушел, хозяин сказал ему:
— Приходи ко мне каждый день, я буду давать тебе хлеба.
Он еще раз повторил приглашение, повернулся, и они разошлись.
Сделав несколько шагов, Зуараб встретил мальчика, идущего к ларьку, и услышал, как он закричал хозяину:
— Дайте мне две лепешки, господин Каткут.
Каткут… Каткут. Он вспомнил. Так вот откуда это сходство. Он так похож на Каткута. Конечно, это его сын…
За лепешку, поданную им когда-то безумцу, он будет теперь каждый день получать пропитание.
Удивительно… прошла такая долгая жизнь. И ветер великого праздника Аль-Махмаль возвратил ему долг.
Самородок из квартала аль-Мида
Перевод В. Хрулевой и Е. Голубовской
Мне неизвестно, что именно сотворил аллах в квартале аль-Мида в наши дни. Прошло почти пятнадцать лет с тех пор, как моя нога ступала по земле этого квартала, и воспоминания о нем не всплывали в моей памяти. Но сегодня я внезапно вспомнил его благодаря одной лишь мимолетной картине, пронесшейся перед моими глазами… Она перенесла меня на пятнадцать лет назад из отеля «Шеперд» в квартал аль-Мида. А знаете ли вы, что такое квартал аль-Мида?
«Молитва лучше, чем сон» — эти слова выкрикивал шейх Мухаммед Тартур с минарета мечети ас- Сейида, подняв ладонь к лицу и закрыв глаза. Его изнуренное лицо исказилось от напряжения. Он кричал так, что казалось, сейчас лопнет от натуги. Он призывал жителей квартала к молитве и тем самым выполнял свой долг.
Но его никто не слышал. Люди были погружены в глубокий сон, и даже тех немногих, до кого доходил его голос, не надо было убеждать, что сон лучше молитвы, что потягиваться в теплой постели в тысячу раз предпочтительнее, чем класть земные поклоны, и что холодная вода студит ноги. И они закрывали глаза и снова погружались в сон…
Вокруг царило предрассветное спокойствие. Люди спали, будто вовсе не раздавались призывы муэдзина. В одном только месте обнаруживались признаки пробуждения. Бормотание, откашливание и сморкание свидетельствовали, что там жили люди богобоязненные. Они отгоняли сон от своих глаз, чтобы выполнить долг и возблагодарить аллаха.
Это были жители квартала аль-Мида, расположенного у задних дверей мечети ас-Сейида, куда выходят окнами места для омовения. Квартал имел не более ста метров в длину и десяти метров в ширину. С одной стороны находилась мечеть, с другой — несколько лавок. И хотя селиться там, собственно, было негде, квартал был переполнен жителями.
Но разве жители здесь бедствуют? Разве тротуары не являются для них прекрасными просторными жилищами? И разве жители квартала аль-Мида не убеждены в том, что нынешние скамейки из камня и асфальта гарантируют им в раю мягкую мебель, обитую тафтой и парчой?
В квартале было несколько каменных скамеек, возвышавшихся на несколько футов над землей и служивших ложем для непоколебимых приверженцев аллаха. На каменных скамьях эти непоколебимые «божьи люди» ели, работали и спали. Я не имею в виду их религиозную непоколебимость. Религия занимала их не больше, чем других людей. Я имею в виду их жизненную стойкость.
Первым проснувшимся жителем квартала была шейх Мухаммед. Не думайте, что, сказав «была», я ошибся. Она действительно была женщиной, но носила имя «шейх Мухаммед». Моя ли в том вина, что таково ее имя? Все жители квартала только так ее и называли.
Итак, шейх Мухаммед проснулась, хотя это никак не отразилось на ее лице. Она всегда выглядела одинаково: и когда дремала и когда бодрствовала. Ее веки слегка задрожали. Затем она приоткрыла глаза. Прошло немало времени, прежде чем она смогла приподняться и сесть на каменной скамье. На голову и на свое тучное, дряблое тело она накинула покрывало, сшитое из множества лоскутков; грязь на нем лежала черным пластом.
Затем она протянула руку, нащупала на своем толстом колене горошину, положенную под кожу шейхом Атрисом, чтобы изгнать все недуги. Нащупав это гноящееся и воспаленное место, она, успокаивая себя, пробормотала: «Он вложил свой секрет в самую маленькую горошину…»
Начали просыпаться и другие жители квартала. Проснулся шейх Ахмад (на этот раз речь идет о мужчине). Он спал на самой низкой скамье. Нащупав свой меч, который он всегда клал себе под голову, он сунул ноги в ботинки и бросил короткое приветствие шейху Мухаммеду, похожей на глыбу мяса под покрывалом. Взяв меч в правую руку, он направился к мечети.
Ахмад был одним из «воинов Джихада»[5] и не расставался с деревянным мечом и медалями, которые постоянно носил на своем замызганном кафтане. Сколько раз он участвовал в больших битвах! Мальчики бегают за ним и на его крики отвечают возгласом «Аллах!», а он размахивает направо и налево своим мечом, и мальчики бросаются на землю. Он продолжает свое «наступление», его лицо сияет от удовольствия, и он шепотом повторяет: «Победа близка».
Говорят, этот человек в прошлом был студентом «Аль-Азхара» и одним из руководителей восстания. После контузии он стал бороться за веру тем способом, какой ему нравился. Что же тут плохого, ведь его способ почти не отличается от тех, какие применяют другие «приверженцы Джихада» в этом городе?! Они тоже, как и он, полагают, что борются во имя веры. А городу нет никакой пользы ни от него, ни от других.
По вечерам шейх Ахмад возвращается в прекрасном расположении духа. Усталый от всех своих «атак» и «отступлений», он вытягивается на скамье, владелец которой шейх Мухаммед, и делится с ней теми лепешками и курушами[6], которые получил от добрых людей.
Остальные «божьи люди» квартала, поселившиеся у ворот аль-Мида, одарены глупостью, слабоумием и старостью. Это и дает им право считать себя святыми. Они почтительно приближаются к вратам мечети, садятся на корточки друг за другом перед краном, и в воздухе раздаются звуки полоскания и сморкания. Затем эти люди незаметно начинают проникать в мечеть.
До чего удивительное существо — человек! Когда бог его возвышает, он сам начинает возвышаться над богом. А когда бог о нем вспоминает, он о боге забывает. Взглянем на людей, которые стоят в мечети и столь громко возносят молитву аллаху, посмотрим, какое положение занимают они в жизни и чем бог одарил их. Удивительно, что большинство из них бедняки, которых мы называем людьми низшего класса, и даже этот бородатый эфенди, что служит в министерстве, слывет среди коллег дураком или сумасшедшим…
Над этими особенностями нашей жизни стоит поразмыслить. Это удивительное явление должно стать предметом обсуждения и серьезных раздумий. Чем больше человек возвышается и преуспевает в жизни, тем больше слабеет его вера. Я сам верю больше сердцем, чем умом, и чем усиленнее я размышляю, тем большим отступником становлюсь, а стоит лишь начать жить сердцем — и моя вера в аллаха укрепляется.
Окончилась молитва, некоторые вышли, а кое-кто остался в мечети.
Только один житель квартала аль-Мида до сих пор не покинул своего ложа, по-прежнему оставаясь погруженным в сон. Спал он в скрюченном положении, так что подбородок касался колен, и его не беспокоили ни шум, ни крики обитателей квартала, пока не наступило утро.
Вот начали открываться лавки. Шум и движение усилились. Человек потянулся, зевнул, поднялся со своей постели и сел на корточки. Он потер красные, опухшие глаза, почесался, зевнул и обратился к мальчику по прозвищу «Каткут»[7] — ученику мастера Алиша, хозяина лавки «Бобы», или, как это было написано на вывеске: «Единственная национальная столовая».
