— Пожалуйста, разрешите мне.
Губы раскрылись, а глаза расширились, как у испуганной голубки. С бьющимся сердцем он протянул руку и расстегнул крючок. Ее груди напряглись, и жакет распахнулся, обнажая сорочку из белого ситца, завязанную ленточкой. Округлые верхушки ее грудей, высоко поднятых корсетом, прижались к тонкой ткани.
— Как красиво, — прошептал он.
— Что?
— Вы. Хотите, чтобы я продолжал?
— Продолжал?.. — Ее голос дрогнул.
Он отвел локон с ее лба.
— Вы так хорошо играете роль невинной девушки. Вы меня очаровали, мой воробышек. Не продолжить ли нам на койке? Там нам будет удобнее.
Он обнял ее за плечи. Он дрожал от желания, ему было необходимо овладеть ею. Если она явилась, чтобы соблазнить его и завладеть бумагами — так пусть соблазнит. Потом он засмеется и прогонит ее — с пустыми руками. Час наедине с ней стоил того.
И тут из глубины его памяти прозвучал голос наставника. Капитан Гейнсборо накануне его отъезда стоял в своей гостиной, почти касаясь канделябра седой головой. Высокого и стройного Гейнсборо было легко различить на палубе его фрегата во время морских сражений в Войне за независимость. Если бы после войны американский военный флот не расформировали и если бы американцы ввели чины, принятые у англичан, то Гейнсборо сейчас был бы адмиралом. Но американцы считали, что подобные чины — это слишком «по-королевски», так что Гейнсборо вышел в отставку капитаном, самым уважаемым и самым старшим.
Теперь, будучи одним из партнеров в судоходной компании, к которой собирался присоединиться и Остин, Гейнсборо являлся связующим звеном между этой компанией и новым американским правительством. Он сообщал правительству о проблемах и заботах торгового флота, а они при случае спрашивали его совета при решении некоторых проблем.
— Эти бумаги, мой мальчик, — сказал тогда Гейнсборо, — могут означать границу между миром и процветанием и катастрофой. Ты должен сохранить их, пусть даже ценой своей жизни.
И Остин стал перед наставником навытяжку и ответил:
— Понимаю, сэр.
Внезапно его осенило. Он понял: эта хрупкая женщина, очаровавшая его, станет еще более опасной, если соблазнит его и оставит… готовым на все ради нее. А ведь он должен думать о документах…
Капитан Блэкуэлл выпрямился и проговорил:
— У меня есть идея получше, мисс Клеменс. Почему бы вам не сказать мне прямо, зачем вы пришли и чего хотите? Если вы не станете лгать мне, я просто запру вас в вашей каюте. А если будет лгать, то я брошу вас в бриг[2]. Ну, что выбираете?
Глава 3
Мисс Клеменс покраснела, быстро отвернулась и, отступив от него, сдвинула полы жакета.
— О, я знала, что моя грудь не вызовет у вас восторга. Вы с самого начала знали, зачем я пришла, правда? И вы позволили мне продолжать… Вы, должно быть, все это время смеялись надо мной.
Остин покачал головой:
— Нет, не смеялся.
— Вы собираетесь бросить меня в тюрьму?
Он медлил с ответом. Этот воробышек погибнет в его тюрьме, если ей придется спать в веревочном гамаке и питаться морскими сухарями и водой. Но ему придется сдержать свое обещание и запереть ее. Только так он сохранит свои секреты. Да и душевное равновесие тоже.
— Нет, если вы скажете мне правду. Вас послали сюда против вашей воли?
— Да. Я знала, что у меня ничего не получится. Глупо было думать, будто такой человек, как вы, соблазнится мной.
Господи, как она может сомневаться в том, что она красивая, чувственная, интригующая?..
— Откуда вы знаете, что не очаровали меня?
— Потому что они у меня — безнадежно маленькие.
— Кто вам это сказал?
— Ну… я так полагаю.
Он внимательно посмотрел на нее. Неужели она такая хорошая актриса? Или тот, кто послал ее сюда, безнадежно глуп?
— Вы позволите мне решить это самому?
— Са… самому?
Снова шагнув к ней, он взял ее за руки и отвел их от жакета. Оцепенев, она наблюдала, как он расстегивал оставшиеся крючки и распахивал жакет.
Груди у нее были круглые и гладкие, а кожа — бледная, почти прозрачная. И от нее исходил опьяняющий аромат.
Остин откашлялся.
— Уверяю вас, эта грудь прекрасна.
— Вы правда так думаете?
Он тут же кивнул:
— Да, конечно. Она такая очаровательная, что мне хочется увидеть побольше.
— Может быть, вы просто слишком долго были в море? Возможно, вы очень давно не видели женскую грудь.
Подавив смех, Остин взялся за ленточку ее сорочки.
— У меня была жена, мисс. И у меня была… — Он помолчал. — В общем, я видел груди. Сравнение в вашу пользу.
Она улыбнулась ему так, что у него кровь загорелась в жилах.
Бантик развязался, и сорочка распахнулась. Остин осторожно ее раздвинул — и у него перехватило дыхание.
Кружевная отделка образовала достойную рамку для ее грудей, зрелых и сладких, гладких, как белый атлас. Розовые соски напряглись, и Остин представил, как терзает их своими губами.
— А теперь, мисс, — с трудом проговорил он, — давайте обсудим, почему вы считаете свою грудь недостаточно привлекательной.
— Харли она не нравилась, — едва слышно прошептала девушка.
— Кому?..
— Харли, моему жениху. Я застала его в своей постели со служанкой. У нее — огромная грудь.
— Ему это не нравилось? — Остин погладил кончиками пальцев ее грудь. — Какой дурак… Надеюсь, вы расторгли помолвку.
— Да. Но мой отчим и моя мать очень рассердились.
— Во всем виноват этот Харли.
— Вы очень добры, сэр. Не знала, что вы окажетесь таким добрым.
Добрый?.. Она называет это добротой?
Он обнял ее за талию. Обнаженная грудь девушки прижалась к его жилету, и желание Остина тотчас возросло.
Что ж, возможно, он действительно слишком долго был в море. У него не было любовницы в каждом порту, как у некоторых капитанов. Немногие связи, которые у него случались после смерти жены, длились недолго. В каждом случае женщине не нравилось, что он оставляет ее одну на длительное время. Его
