что должно сойти. Да, все должно быть в порядке. Хотя этот парк… еще неизвестно, так ли уж там хорошо. Ладно, посмотрим.
Более или менее удовлетворенный этим обзором, Макс снова погрузился в просмотр фильма о своей ночи с Дорис. В сексуальном плане она была просто потрясающа, очень изобретательна, насколько он мог об этом судить в силу своего скромного опыта — два или три бестолковых романа да несколько шлюх. Он и не предполагал, что у нее может быть такое богатое воображение, хотя в этом деле, сколько ни мучайся, вряд ли придумаешь больше десятка, ну, в лучшем случае дюжины поз и их вариаций, а дальше все повторяется. Так, например, большую часть ночи она была занята тем, что делала долгий и удивительно изощренный минет; в то время, когда Макс еще слушал ее песни, никогда, глядя на нее, он ни за что не подумал бы, что она может доставлять такие утонченные наслаждения, хотя и обладает артистическим талантом. Такой он ее себе не представлял.
Макс все еще лежал в постели, предаваясь размышлениям, когда около полудня в комнату вошел Бельяр с необычным, хотя сдержанным, укоризненно-шутливым выражением на лице.
— Все в порядке? — спросил он. — Хорошо спали?
— Нормально, — ответил Макс, спрашивая себя, случайно не в курсе ли тот подробностей прошедшей ночи.
— Итак, — сказал Бельяр с внезапной жесткостью в голосе, — у меня есть результат, и я вам сейчас его сообщу. Вердикт вынесли сегодня утром.
— Давайте, — сказал Макс.
— Очень сожалею, но вас определили в городскую зону.
— Ну что ж, ладно, — сказал Макс, спрашивая себя, не явилась ли ночь, проведенная с Дорис, нарушением принципа раздельного проживания, который — трактуемый более широко — мог распространяться и на сексуальные отношения и повлиять на характер вердикта. — Ладно, — повторил он. Однако, несмотря на внешнее равнодушие к парку, а по сути — не более чем кокетство, происходившее из уверенности, что туда-то его и отправят, его охватило беспокойство. В сущности, ему ведь даже толком не объяснили, что это за штука — городская зона, да и что это за идиотское название, словно взятое со старого билета в метро?
— Честно говоря, я ничего не понимаю, — признался он. — Мне кажется, что это несправедливо. При той жизни, целиком отданной служению искусству, которую я вел, мне кажется, я мог бы рассчитывать на большую снисходительность.
— Видите ли, — смягчился Бельяр, — не скрою от вас, в приговоре всегда есть некий элемент произвольности. Он не выносится автоматически. Так часто бывает, можно сказать, так уж принято. К тому же мы должны соблюдать квоты, — добавил он, не уточняя.
— И что же, нельзя даже, — Макс закашлялся, — нельзя даже подать апелляцию?
— Никак нельзя, — сказал Бельяр, — как раз напротив, это совершенно не принято. Но не беспокойтесь, не смотрите на это слишком мрачно. К тому же, скажу вам по секрету, не так уж здорово все время торчать в парке, порой там становится ужасно скучно. Конечно, там всегда солнце, но согласитесь, что самое лучшее в солнце — это тень. А есть и те, кто вообще его плохо переносит, потом, конечно, они привыкают, но заметьте, им в любом случае ничего другого не остается.
— Ну, допустим, — сказал Макс, — но что это такое — городская зона?
— Это очень просто, — сказал Бельяр, — люди напридумывали о нем черт знает каких небылиц, но, в сущности, там не так уж плохо, да вы и сами увидите. Вас просто-напросто отошлют назад. Когда я говорю «назад», я имею в виду — в Париж.
— И до каких пор? — обеспокоенно спросил Макс. — Когда все это кончится?
— В том-то и дело, — сказал Бельяр, — что это не кончится. Это никогда не кончится, таков, если угодно, принцип системы. Напомню, если это может вас успокоить, что для тех, кто попал в парк, конца тоже никакого не будет.
Макс было подумал, что такой поворот дела позволит ему повидать друзей и знакомых и снова вернуться к нормальной деятельности, но Бельяр прервал ход его мыслей.
— Для городской зоны существуют три строгих правила, — объяснил он. — Во-первых, запрещается вступать в контакт с лицами, которых вы знали при жизни, запрещается позволять себя узнать, запрещается возобновлять старые связи. Ну, здесь, я полагаю, — Бельяр самодовольно улыбнулся, — не должно возникнуть затруднений.
— Это почему? — осведомился Макс.
— Мы внесем небольшие изменения в вашу внешность, — объяснил Бельяр, — совсем маленькие изменения. Но не волнуйтесь, это будет сделано очень деликатно.
— Но я не хочу, — живо возмутился Макс, — я отказываюсь.
— Я же вам сказал, не волнуйтесь, — повторил Бельяр. — Когда вам после поступления сюда делали операцию, то уже тогда с помощью пластической хирургии мы изменили некоторые детали.
— Какие детали? — испуганно вскричал Макс, хватаясь руками за лицо.
— Видите, — сказал Бельяр, — вы этого даже не заметили. Теперь вам предстоит еще одна операция, ничего серьезного, уверяю вас. Всего лишь заключительная коррекция. Несколько последних штрихов, и вас уже никто не узнает. Так что внешность — это наша забота. Повторю вам еще раз: ничего особенно страшного здесь нет, для вас это изменит не так много, как вы думаете. Люди не представляют, насколько удобно оставаться инкогнито. Следующий пункт состоит в том, что вам, конечно же, придется сменить имя, фамилию и раздобыть новые документы, и это будет уже целиком ваша забота.
— Но позвольте, — жалобно возразил Макс, — я ничего в этом не смыслю, я даже не знаю, как за это взяться.
— Это уже меня не касается, — сухо произнес Бельяр в своей прежней, резковатой манере. Затем, видя растерянность Макса, он порылся в кармане, извлек оттуда записную книжку и принялся ее перелистывать. — Впрочем, я вам все же дам один адрес, — сказал он, — это в Южной Америке, не знаю, существует ли он еще. Думаю, надо попытаться вам организовать там небольшую стажировку.
— Но я ведь там совсем ничего не знаю, — повторил Макс.
— В первое время вам помогут, — сказал Бельяр, — а дальше вам придется выкручиваться самому. Ладно. Правило третье: как я уже говорил, в городской зоне запрещается возвращаться к прежнему роду занятий. Разумеется, в широком смысле. Это правило распространяется на всякий вид деятельности, родственный вашей прежней профессии. Вы уже не сможете быть артистом, как раньше, вам придется заняться каким-нибудь настоящим ремеслом, будете работать, как все остальные. Найдете себе что-нибудь. Здесь мы вам тоже посодействуем.
— А деньги? — спросил Макс.
— Это мы предусмотрели, — ответил Бельяр, — для начала вас снабдят небольшой суммой. Ну, кажется, я вам все сказал. Ваша операция начинается через двадцать минут, а после вы сразу же отбываете. Я зайду за вами через минуту.
Едва дверь за ним закрылась, как на пороге появился Дино, улыбка которого в этот раз была на полтона ниже обычной.
— Итак, вы нас покидаете, — серьезно сказал он.
— Да, — озабоченно вздохнул Макс, — они меня отсылают обратно, не знаю, как там все сложится.
— Я уже в курсе, мсье. Мне очень жаль.
— Дино, — простонал Макс, — нельзя ли мне выпить стаканчик, может, мне полегчает?
— Боюсь, что это вряд ли возможно, — сказал коридорный, — ваше пребывание здесь закончено. По правде говоря, я пришел приготовить комнату для следующего. Как видите, места здесь долго не пустуют. Увы, в этом неудобство моей профессии, люди сменяются так быстро, что нет времени подружиться.
— Понимаю, — сказал Макс, — понимаю.
Снова появился Бельяр в сопровождении санитара, и Макс поспешно распрощался с коридорным.
— До свидания, Дино, спасибо за все и простите, если я вам надоел.
— Надоели мне? Да вовсе нет, что вы, никогда.
— Ну, как же, помните тот вопрос, с которым я к вам приставал?
