кормилице, пограбить добрых людей. Рыжехвостое племя, его приютившее, а ныне им опекаемое, расплодилось невероятно.
Предусмотрительная Синтетюриха велела молодым лисьим парам уходить подальше, искать новых мест и угодий, чтобы разорительные куриные грабежи не навлекли на эти края облаву.
Липунюшка рос жестоким и хитрым: иначе в лесу не выживешь, а среди добрых людей — тем более. Ведьма всё время напоминала ему об этом.
Иногда она пела песни на незнакомом, но красивом языке. Липунюшка слов не понимал, а запоминал крепко. Особенно одну: «Нель мецио дель камин ди но.стра вита...»
Подкидыш вырос и окреп, он уже не мог прикидываться младенцем. Приходилось униженно проситься на ночлег. А прикидывался теперь он просто дурачком — это гораздо проще, чем лисом.
Однажды хозяева среди ночи проснулись, и незадачливому грабителю пришлось уносить ноги, большим трудом и явным чудом.
Тогда Синтетюриха стала давать ему в дорогу яд, именуемый непонятным словом «кантарелла». Чтобы сварить такой яд, нужна была живая свинья. Свинью пригнали знакомые волки, потеряв при этом в боях с волкодавами половину стаи, но рыкнуть на ведьму ни один не посмел.
Что бабка делала со свиньёй, Липунюшка не знал, только чушка при этом долго и отчаянно визжала.
Полученную отраву мнимый побирушка-побродяжка щедро и незаметно капал в посуду своих гостеприимцев, не забывая и про собачью плошку, Хозяева больше не просыпались среди ночи Не просыпались они и утром, даже в самую жаркую страду.
Слухи о странных семейных смертях поползли по округе. Но люди обычно виноватили грибки.
А слухи ползли, ползли и приползли куда следует...
...Этому доброму молодцу не удалось отвести глаза мнимыми волками, а настоящие серые на зов не отозвались — охотились далеко-далеко отсюда.
Да пришелец и сам походил на волка. Только зубы у него были кривые и жёлтые. Их бы прятать, а он вежливо оскалился в дверях:
— Бона сэра, синьора!
Синтетюриха ахнула — она узнала незваного гостя.
К счастью, он её не узнал. Да и не её он искал.
ГЛАВА 19
Древний греческий мудрец Зенон придумал много хитрых вопросов. За хитрость их заслуженно и метко прозвали апориями.
Апории про стрелу и про Ахилла с черепахой знают все. А одна так и не дошла до нас, подзатерялась в столетиях безмыслия и варварства.
Называлась она «парадокс близнецов» и говорила о том, что в тюрьме и на воле время течёт по- разному.
Некогда жили два брата-близнеца. Не то в Авлиде, не то в Херонее. Скорее всего именно в Херонее, потому что добрую землю Херонеей не назовут.
Один из братьев прогневал местного царя, и тот заточил беднягу в тюрьму, но почему-то не казнил. Забыл, наверное. Или забыл, за что посадил. Но не отпускать же парня, не терять же лицо!
Двадцать лет прошло. Царь правил, правил и помер. Помереть он, хвала Зевсу, не забыл.
Новый царь на радостях помиловал и освободил всех узников. Так делают все новые цари, даже не очень хорошие.
Освободился и наш бедолага. Куда ему было идти, как не к родному брату? Вот приходит бывший узник в свою деревню и говорит:
— Где тут живёт Демокрит?
— А на что тебе Демокрит? — спрашивают в ответ люди.
— Так я брат его — Гераклит. Или вы меня не узнали?
Да где же узнать! Стоит перед ними старый старик, седой, облысевший, морщинистый, ветром шатаемый. Кликнули Демокрита на всякий случай.
Приходит Демокрит — здоровенный цветущий мужик, чернобородый, густоволосый.
— Ты тоже не узнаешь меня, брат? Я же Гераклит!
Долго не мог его узнать Демокрит, а когда узнал, то горько заплакал.
Тут и поняли люди, что дни и годы в тюрьме текут очень медленно, а мчатся очень быстро. Год за два, а то и за три. Уж такой парадокс произошел в Херонее.
Потом обо всяком сомнительном случае стали в народе говорить: «Вот ведь херонея какая случилась!»
Потому-то, покуда Лука вёл неспешные беседы с доном Агилерой, узнавал многие удивительные вещи про окружающий мир и ещё более удивительные — про мир прежний, Настоящий, в окружающем мире происходили с великой поспешностью разнообразные события.
Тревожные вести приходили с рубежей Еруслании. Будто бы на далёкой окраине, в Буферных Землях, в замке гетмана Пришибейко, объявился пропавший царевич Липунюшка. Очевидцы клялись, что у самозванца налицо все признаки подлинного Жмуриковича — один глаз глядит на вас, а другой в Арзамас. Ко двору гетмана стали стекаться разнообразные бродяги, смутьяны и авантюристы. Да и в самой Еруслании мало кто был Доволен правлением Патифона Финадеича...
... — Так наконец я в странствиях своих добрался и до Еруслании, — продолжал свой рассказ лиценциат Агилера. — И везде — на постоялых дворах, на ярмарках, в грязных воровских притонах — я расспрашивал об одном: не видел, не встречал ли кто богомерзкого колдуна Джанфранко да Чертальдо. Мне казалось, да и сейчас кажется, что негодяй знает, как воротить мир к прежнему его состоянию. К тому времени я уже изрядно овладел наречием вашим — после языка ацтеков меня уже ничто не могло смутить.
Одного только я, к несчастью, не ведал — что Сесар Борха тоже разыскивает презренного Маэстро и что ватиканские агенты под видом нищих и богодулов наводняют вашу державу. Разумеется, меня приняли за одного из них и немедленно донесли! Я был схвачен, когда ночевал в стогу близ какой-то жалкой деревеньки. Но господь не попустил быть мне тут же повешену без суда. Видя мою великую учёность и благородную внешность, стражники доставили меня в столицу, и государь ваш соизволил допрашивать меня лично.
— А я вот его так ни разу и не видел, — признался Лука.
— Ты ничего не потерял, юноша. Слабый ум принцепса Ерусланского был не в силах понять ничего из моих речей о Новом Свете, о Прежнем Мире — в общем, обо всём том, что я тебе поведал со всей страстностью и убедительностью. А вот в то, что я могу предсказывать судьбу, он поверил очень охотно! Ведь я безошибочно рассказал дону Патифону о его прошлом. Правители вообще полагают, что могут существовать так называемые государственные тайны. Какой вздор! Да, каждый подданный в отдельности может их и не знать. Но зато все вместе знают всё! И всякий разумный человек в состоянии сложить мозаику из разрозненных кусков.
Тогда государь потребовал, чтобы я составил его гороскоп. Слова такого он, разумеется, не знал. И я, дабы обезопасить себя от его минутных капризов, прибегнул к обычному приёму всех придворных астрологов...
— То есть звездословов... — мечтательно сказал Радищев.
Притча об огоньках, сияющих в ночном небе, крепко запала в чувствительную его душу. Он даже попробовал сложить виршу: «Ночь тиха. В небесном поле ходит полная Луна... Но она там не одна! Круг неё светила бродят, хоры стройные заводят...» Но далеко ему было до друга Тиритомбы!
— Впервые в жизни пришлось мне составлять гороскоп лишь по движению Солнца и Луны... Признаюсь честно, мироздание бракодела Джанфранко устроено столь примитивно, что у всех людей, его населяющих, один гороскоп и, следовательно, одна судьба. А такого быть не может. Но меня это нисколько
