далеко не мужские обязанности... Вы понимаете, что вы наделали?
— Ничего не наделала, — с достоинством сказала Аннушка. — Лишь то, что велел мне долг.
Великий Инквизитор снова сверился со списком.
— Утверждала ли ты, дева Иоанна, что слышала голоса, приказывавшие тебе поднять мятеж?
— И вы про то же! Конечно, слышала, и всякий человек слышит в голове голоса. У нас они мыслями называются, а у вас? Или вы полагаете, что дядя чужой руководит всеми поступками людей?
Торквемада всплеснул пухлыми ладошками:
— Дядя чужой? Вот как? Наш Кесарь, человечества создатель, Европы объединитель — дядя чужой? Да ведь он всякому смертному должен быть ближе и родней отца и матери! Без него вообще бы ничего не было!
— Чего — ничего?
— Да нашего мира! — закричал старичок. — Кесарь взял на себя всю ответственность, облегчил ваше сознание от ненужных подробностей, отягощаюших человека! Он избавил мир от чумы, холеры и непогоды! От неурожаев и чудовищ! Никто не смеет даже умереть без ведома его и без пользы делу! А вы, вместо того, чтобы мирно пребывать себе в счастливом блаженном неведении, противитесь его воле! Вы, твари из пробирки злосчастного ремесленника! Плесень земная!
Когда оскорбляют за компанию со всем человечеством, можно и потерпеть.
Аннушка и стерпела — что на дурака обижаться?
— Месье Фома, — ласково сказала она. — Вы больны. С моим дедом то же самое было в преклонные лета: курицу зарезать — и то с копьём ходил! Вам бы на печку, к старушке под бочок, чтобы внуки старость вашу покоили... А вы девушек пугаете! Только не думается мне, что ваш Кесарь людей от чего-то избавил: в жизни всякого хватает...
— Вот такие, как вы, и погубят мир! — вскричал Великий Инквизитор, и глаза его похолодели, помутнели, потемнели — так что девушка по-настоящему испугалась, но не за себя.
— Водицы испейте, месье Фома! Вам совсем худо!
Но Торквемада уже не слушал её.
— Сначала женщина переодевается мужчиной, — сказал он явно самому себе. — Потом солнце останавливается в небе. Потом проливаются неурочные дожди. Потом выходят из берегов реки и моря. Потом по земле бегут трещины, города и деревни валятся в бездну... Но я на страже! Я всегда на страже! Я и прежде был на страже, только служил не тому, кому надо! Я пёс кесарев!
— Нашли чем хвастаться, — хмыкнула Аннушка. — Я поняла: вы вроде старосты деревенского. Старосте всё равно — добрый барин или лютый, а людям при нём всё равно плохо, он их мучит и гнетёт...
Сравнение с деревенским старостой привело Великого Инквизитора в великое же замешательство. Он обхватил голову руками и стал раскачиваться на своём кожаном табурете.
— Ты не могла сама догадаться, — прошипел он. — Ты, тупая самка! Ты не та, за которую себя выдаёшь! Я понял, кто ты! Ведьма! Самая главная изо всех ведьм Европы! Что, мона Лукреция, попались? Как могли вы обмануть своего любимого брата? Он так переживал вашу мнимую смерть! Так тосковал! Будто мало у него было иных, высших забот! Он целый месяц возлагал на себя руки от отчаяния: вешался, топился, вскрывал вены... Но не надейтесь на милость Кесаря, ибо любовь его переродилась в ненависть, и никого он не уничтожит с таким наслаждением, как вас! Надо же — умерла родами! Так мы и поверили!
— Вас этак удар хватит, месье Фома, — сказала Аннушка, сохраняя хладнокровие: всё равно ведь отсюда не убежишь. А с умалишёнными ей в деревне приходилось возиться... — Брат у меня был, старший. Только он был не Кесарь поганый, а лихой воин. Он и голову сложил в бою, с того батюшка и запил...
— Запомни, — Фома Торквемада приблизил своё уже не искажённое благообразием лицо к девушке. — Мне не страшен никакой недуг, ибо даже волос с головы моей не упадёт без воли Тёмного Кесаря! Я, конечно, мог бы уничтожить вас, мона Лукреция, и без ведома моего владыки, и он бы только похвалил меня за это. Но мне нужно ваше признание в преступлениях — кстати, оно уже составлено по всей форме. Недостаёт лишь вашей подписи — ну, не вашей, конечно, а той, чьё имя вы приняли. Французишки не уймутся, пока её не увидят...
— Вот идиот, — с наслаждением произнесла Аннушка. — Лукрецию какую-то придумал. Да на что мне чужое имя, когда и своё хоть куда! И родами я не помру: я девка здоровая! Я хоть десяток нарожаю, лишь бы хорошему человеку! А подпись — подпись ведь и подделать можно!
Великий Инквизитор воздел руки к потолку, на котором заплясала чёрная его тень. Некоторое время он в бессилии потрясал кулачками, потом внезапно успокоился.
— А ведь и правда, — сказал он. — Как это я сразу не догадался? Глупая девчонка — пусть даже ты и не Лукреция. Допустим. Но ты же просто не понимаешь моей миссии, не понимаешь, что такое Инквизиция. Или ты и впрямь не сестра Кесаря? Та-то прекрасно всё понимала. Нам не нужны формальные признания, раскаяния и отречения. Это было бы слишком просто. Нет, нам с Кесарем желательно, чтобы возомнившие о себе гомункулы и люди умирали, чистосердечно признавая все вменённые им вины и проступки. Так было всегда, даже в те далёкие времена, когда... Впрочем, коли ты Лукреция, то и так знаешь, а коли дева Иоанна — то всё равно не поймёшь. Сейчас придут палачи, и ты будешь вопить о пощаде, только не будет тебе пощады... А я буду внимать и наслаждаться... Как раньше... Как всегда...
— А, месье Фома, понятно: вам в молодые годы девки не поддавались! — радостно воскликнула Аннушка. — Вот вы и злитесь. Сами виноваты, упустили время. Стишки надо было читать, подвиги свершать, пряниками угощать, семечками... Одеваться понаряднее — разве мало дур на свете? Я и сама, врать не стану, такая, только вот суженый мой...
— Палач твой суженый! — воскликнул Торквемада и поднялся.
— Да ещё похвалит ли Кесарь? — и девушка неожиданно для себя подмигнула толстячку. — Не обидится ли? Всё-таки сестрица! Не хвост собачий! Да разве ты осмелишься?
Великий Инквизитор застыл, не решаясь сделать шаг.
— Ну, ведьма! — сказал он наконец. — Ладно, оставайся тут. Даже если обернёшься птицей, всё равно не вылетишь на волю. Я доложу, если Кесарь меня примет. Но не было бы тебе хуже!
— Хуже твоей рожи не может и быть, — вздохнула девушка. — А Кесарь, сказывают, пригожий, хоть и злодей.
Дверь в камеру со страшным скрипом отворилась.
— Я не велел... — начал Торквемада, но замолчал.
Вместо палача или стражника в камеру влетел уже знакомый гадкий белый нетопырь, покружился под потолком и уселся на стол. Потом изгоняюще махнул перепончатым крылом.
— Понял, — поклонился Великий Инквизитор и попятился к выходу, не проронив более ни слова.
ГЛАВА 54
Ночевали прямо в зале на лавках — расходиться по спальням хоть в одиночестве, хоть попарно, никому не хотелось. Всё-таки страшновато, мало ли что мудрец успокоил. Вдруг тут ещё какое чудо водится, о котором дырявая голова забыла? Только панычей отволокли в кладовку со скелетами. Ничевок вызвался сторожить, но ему отказали.
— Тогда я у порога кладовки лягу, — решительно сказал он. — Мимо меня не проскользнёшь! А то они вам ночью головы-то отчекрыжат!
И сразу же захрапел, едва лохматая его головёнка коснулась узла с демонической сумой. Лука вздохнул.
— И чего скитаемся? — вдруг спросил он. — Чего мятёмся? Как же мне теперь спасать Аннушку, коли я не ведаю, где она? Не лучше ль успокоиться и принять свою участь безропотно?
— Нельзя, — сказал арап. — Посуди сам, душа моя, не возвращаться же нам в любезное отечество? Нам там с ходу головы пооткручивают, а тебя ещё к тому же...
— Замолкни! И без твоих подковырок тошно!
— Прости, атаман, — потупился Тиритомба. — Вот у меня — своя беда. Вирши перестали слагаться, а
